Выбрать главу

     Это матери передашь, - она суёт мне в руки бутылку с вином, - я сама его делала.  Оно не крепкое, так, для здоровья, и ещё вот ведёрко алычи».

    Потом она приносит нам ещё ведёрко огурцов, ведёрко  помидоров, достаёт из подвала трёхлитровую банку компота и к нему пластиковую бутыль перебродившего берёзового сока.

   «Компот вам понравился, - говорит она, - а сок даю вам в нагрузку. Он не сладкий, но жажду утоляет лучше на жаре, чем компот».

   Мы укладываем гостинцы в багажник, он ещё не так раскалился, как салон машины, и, нацеловавшись всласть с дядькой и тёткой, отбываем, наконец, к городскому кладбищу. Раз я в Почепе, на своей малой Родине, то обязан проведать родню, которая уже переселилась в лучший мир. Я это обещал сделать матери. Там и мой отец вот уже почти десять лет.

    От дядькиного дома до городского кладбища езды, от силы пять минут.

За это время надо перестроиться на серьёзный лад. Помогает этому чёрный кот,  перебежавший нам дорогу и скрывшийся в палисаднике.

    «Не обращай внимания, - говорю я Николаю, - езжай.

     Ещё совсем недавно у меня дома жили целых три кота, и все чёрные. Двое из них уже в лучшем мире. Знаешь, по скольку раз на дню они мне дорогу перебегали? И ничего, жив до сих пор…».

           Часть IV. Глава V.

     На городском кладбище я не без труда нахожу место, где лежит моя родня. Родительский день был давно, могилки уже успели позарасти травой. Но внутри оградки, где лежит моя родня, всё чистенько.  Чувствуется уход  Аркадия Сергеевича и Надежды Григорьевны.  Здесь мои все: дед Гришка, баба Фёкла, мой отец, мои дядья и уже многие  мои двоюродные братья и сёстры. Есть даже те, которые моложе меня. Могилки аккуратно убраны и уставлены искусственными цветами.

     Я подхожу к памятнику отцу и останавливаюсь. На нём он молодой и красивый. Так захотела моя мать, чтобы рисунок на мраморе сделали с его давней фотографии.  В молодости отец мой был на самом деле очень красивым. Я прикасаюсь к его портрету рукой.

    «Извини, пап, - говорю я и незаметно смахиваю слезу, - в этот раз наливать тебе не будем. Жди следующего Родительского дня».

     Потом подхожу к памятнику моей двоюродной сестрички Нины. Она утонула сорок лет назад. Мы были с ней  почти ровесники. Когда мы только родились,  её отец предлагал моему отцу  поменяться нами. Не знаю, всерьёз он это делал или в шутку… Но я почему-то помню это до сих пор.

   Утонула она в нашей неглубокой речке второго августа, сорок лет назад. Я тогда помогал отцу по каменщицким делам, мы строили подвал. Было это недалеко от места трагедии, но я ничего не почувствовал… А ведь уже тогда я умел нырять лучше всех на нашей улице.

     Я глажу мраморные черты её юного лица, теперь уже никогда не постареющие, и шепчу про себя:

     «Прости меня, сестричка, что не уберёг тебя. Я знаю, ты мне всегда помогала… и тогда и теперь…».

     У Коли неожиданно звонит телефон. Он что-то пытается объяснить кому-то на том конце провода,  но у него не получается. Он отдаёт трубку Ирвану и просит его:

    «Скажи моей подруге, - говорит он, - что я сейчас в Почепе, и что со мной  настоящий француз. Она мне не верит, думает, я шучу.  Скажи ей что-нибудь по-своему».

    «Ирван берёт телефон и начинает говорить:

     «Бон жур, комман са ва (добрый день, как дела)»?

    Мы с Колей смеёмся, француз улыбается.   Чувство утраты, только-только захватившее меня с головой, куда-то уходит. Жизнь есть жизнь…

    Уже после отъезда Ирвана, я позвоню Коле, узнать, как у него дела, а он радостно сообщит мне:

   «Только что компания ушла, - скажет он, - день рождения был у моей подруги. Человек десять за столом было».

   «Ну, ты хоть похвастался, что теперь у тебя в друзьях француз»? – поинтересуюсь я.

    «А как же», - засмеётся Коля…

     Возвращаясь в Брянск и уже подъезжая к городу, совершенно расслабленный Ирван говорит мне:

     «Какие же хорошие у тебя родственники. Твой дядька просто чудесный человек…».

     «Ты ещё многого про него не знаешь, - говорю я, обернувшись, - он не только Гагарину помогал, Аркадий Сергеевич в прошлом двадцать лет был начальником уголовного розыска. У него есть медали и ордена за задержание особо опасных преступников. Сейчас ему 77-мь,  за плечами три инфаркта и сложнейшая операция на сердце, а он ничего: молодец и жизнелюб, хозяйственник и заядлый рыбак. После операции на сердце, ему нужны были деньги на послеоперационный уход. Не знаю, как другие, а я помог. Аркадий Сергеевич и раньше ко мне хорошо относился, но после этого просто души во мне не чает. Ну а мне приятно».

    Перед въездом в город  мы заезжаем на заправку. Я сую Николаю тысячу на бензин, по договорённости это моя доля.  Ирван замечает это и, когда Николай выходит из машины, предлагает со своей стороны поучаствовать в оплате поездки. Я отрицательно киваю головой, но он просовывает между сидений  пятисотрублёвку и твёрдо говорит:

    «Я по-другому не могу,  я уже тоже немножко русский».

   Дома за ужином, уставший и довольный, он вспомнит нашу поговорку:  «То, что русскому хорошо, то немцу смерть…».

     «Это и французу тоже»? – засмеётся он.

     «И французу, и англичанину, и американцу, и всем вам нерусским однозначно», - подтвержу я.

    «Так что, я теперь вместо немца могу говорить француз»?

     «Нет, - возражу я, - в оригинале должен быть всё же немец. До девятнадцатого века на Руси всех не знающих русский язык называли немцами, поэтому и поговорка такая. Но относится она ко всем иностранцам».

      Ирван  достанет свою записную книжку и опять всё тщательно в неё запишет.

  Вечером перед сном я намажу его обгорелую спину тайским тигровым бальзамом, а потом дам понюхать карандаш-ингалятор.    Не знаю, будет ли ему хорошо спаться от этого, но утром он встанет другим человеком, выздоровевшим и  почти постигнувшим русскую душу.

     Часть V. Глава I.

                                      День пятый.

                Осмотр достопримечательностей продолжается.

      После насыщенного трудного вчерашнего отдыха (трудный отдых – словосочетание такое, я думаю, есть только в русском языке), мы встаём с Ирваном поздно. Не понятно даже, кто встаёт позднее, он или я. Проснувшись, я не спешу вылезать из постели и долго в ней валяюсь.  Но наши  женщины - мать и жена,  уже давно  на ногах. Они орудуют на кухне, и оттуда слышен  не только стук посуды, но и тянет ароматом жареных  блинов.