Я закрываю глаза и, подставив лицо солнцу, упираюсь затылком в подголовник сиденья.
– Ты ведь меня знаешь, – игриво отвечаю. – Такие, как я, никому не нужны.
– Чушь. У тебя оксфордский диплом и лучшее резюме, какое я только читал.
– Небольшое преувеличение. Но в любом случае я не сказала, что меня не берут на работу. Берут. Вот только сама я для нее не подхожу. – Мои глаза по-прежнему закрыты.
– Кажется, я понял, – говорит Том. – Ты хочешь сказать, что больше подходишь в начальники.
– Именно. – Я открываю глаза и, все так же опираясь затылком о подголовник, поворачиваю голову и смотрю на него. Сквозь очки мне не видны его глаза, но я знаю, какие они. У Себа почти такие же, только без крапинок. – Мне надоело, что предпочтение отдается куда более слабым адвокатам лишь потому, что у них нужный акцент и они ходили в нужную школу. – Я слегка морщусь. – Наверное, время от времени я высказывала эти мысли вслух.
– Как узнать уравновешенного северянина? – спрашивает Том и, прежде чем я успеваю ответить, заканчивает за меня: – Он всегда принимает задиристый вид.
Том дразнит меня, но я знаю, что он меня понимает – по крайней мере, частично. Полученное им воспитание при-учило его заглядывать внутрь – например, на Себа, чей отец какой-то там аристократ, маркиз или барон, или граф, точно не помню, – у которого есть поместье и обширные угодья, прилагающиеся к титулу. Том вырос в сельском доме, расположенном в границах этих владений. Дом этот был подарком графа своей младшей сестре – матери Тома, – когда та вышла замуж за ученого без гроша в кармане.
– В любом случае как-то раз один из партнеров сказал мне, что я лучший кандидат в партнеры, каких он только встречал, но если только я не научусь держать язык за зубами и время от времени делать вид, что не замечаю дерьма, то мне никогда не попасть в список возможных кандидатов. Меня обойдут другие.
– И что ты на это ответила? – спрашивает Том.
– Тогда – почти ничего. Я была слишком зла, чтобы вообще хоть что-то сказать. Но потом я подумала и решила, что он прав. В любом случае партнером мне никогда не стать. Это все равно что сыпать всем вокруг соль на раны.
– А тебе не приходило в голову измениться?
– Я могла бы… но только не для той фирмы. Там все было слишком традиционно, слишком консервативно. Я постоянно думала о том, как важно, чтобы тот, кого вы берете на работу, вписывался в ваши рамки. Им с самого начала не нужно было брать меня к себе. Мне кажется, они просто пытались выполнить какие-то требования по составу кадров: женщина, окончила государственную школу…
Том молчит. Я закрываю глаза и поворачиваю лицо к солнцу. Урчание мотора погружает меня в сон. Время растягивается. Я понятия не имею, как долго мы с ним едем.
– Ты так толком и не рассказала мне про свою встречу с детективом, – говорит Том.
Я неохотно открываю глаза. Не хочу, чтобы Северин испортила мне сегодняшний день. Ей не место в этом солнечном свете.
– Рассказывать особенно нечего. Он лишь хотел уточнить, во сколько именно мы оттуда уехали.
– И больше ничего? – спрашивает он довольно равнодушно.
– Нет, – неуверенно отвечаю я, вспоминая наш разговор. Пожалуй, не стоит говорить ему о том, что Лара неравнодушна к детективу. Хотя… если Том будет этим задет, может, все-таки стоит?
– Что такое? – спрашивает он, заметив, что я колеблюсь.
– Ничего, – я пытаюсь подыскать отмазку. – Просто… просто он сказал, что, по его мнению, ее бойфренд к этому никак не причастен.
Том кивает:
– Да. Отец Тео сказал мне, что он совершенно ни при чем.
– Модан не был столь категоричен. По-моему, все зависит от того, когда колодец был засыпан песком, – на-хмурив брови, говорю я. – Но ведь им наверняка известно, когда это было сделано.
Том качает головой.
– На этот счет существуют различные мнения, – осторожно возражает он. Его взгляд устремлен на дорогу; глаза скрыты солнечными очками, и мне не видно выражение его лица.
– Это как? Неужели нельзя было спросить у строителей? – У меня в голове возникает картинка с двумя рабочими: обоим за тридцать, судя по виду, родные братья. Оба смуглые, темноволосые, с кустистыми бровями. Помню, как они постоянно косились на нас. Помню недовольство в их глазах и чувство неловкости, какое вселяли в меня их взгляды. Впрочем, я легко представляю себе то, что видели они: богатенькие бездельники, задирающие нос по поводу своей исключительности. «Я не такая!» – так и подмывало меня крикнуть им. Но, увы, я была такая, пусть всего неделю.