— Анж.
— Да?
— В ближайшие дни ни у тебя, ни у меня нет экзаменов.— Лена внимательно смотрит на Лику. Лика, рассмеявшись, берёт её за руки и проникновенно говорит:
— Только две вещи. Не забудь камеру.
— Я скорее одеться забуду. И почистить зубы, а это вообще фантастика. А какая вторая вещь?
— Не факт, что мы попадём на то же самое побережье.
— Я тоже об этом подумала. Но ведь попытаться стоит?
— Конечно. Я попробовала всего два раза, а потом торопилась обратно.
— Ты как будто пытаешься меня отговорить,— укоризненно говорит Лена.
— Нет, ты чего! — пугается Лика.— Просто мы обе будем разочарованы, если ничего не получится. И кроме того, я ужасно боюсь, что ты подумаешь, что я фантазирую. Или что мне это всё приснилось. И перестанешь мне верить.
— Я тебе верю всегда,— коротко отвечает Лена.— Идём.
Помолчав, она добавляет:
— Даже если ничего не получится, я, конечно, посомневаюсь, но ты меня убедишь любым другим способом.
— Да. Завтра, как только откроется университет.
— Да. И ещё я смутно помню, ты что-то говорила про ночное кафе. Я ужасно проголодалась.
Лика улыбается:
— Конечно. Одевайся. Да, кстати. Я так и не ответила на вопрос.
— На какой? — удивляется Лена.
— Удивляюсь ли я, когда обнаруживаю свои странности… Удивляюсь. Но как-то потом. Спустя несколько часов или даже дней. Это странно, но зато потом как ковш ледяной воды за шиворот.
Лена, обуваясь, поднимает голову и говорит серьёзно:
— Пообещай одну вещь. Когда научишься летать, сначала приземлись, а потом удивляйся. Чтобы я за тебя не волновалась.
========== Назавтра ==========
Обычно я терпеливый человек, но в холле общежития я уже час, и все четыре раза, пока я звонила Элен, она обещала спуститься через три-четыре минутки. Хронология явно нарушилась не только у меня. Я запарилась, сняла куртку, замёрзла, вспомнила принцип «одна нога из-под одеяла, когда не то жарко, не то холодно», попыталась применить его к куртке, не преуспела. Сыграла в две игры на телефоне, прочитала все объявления на стене, начала подпрыгивать от нетерпения, но во время очередного прыжка зашёл высокий, красивый и темноволосый местный житель, я смутилась и чуть не упала, но всего через двадцать минут спустилась Элен и тут же принялась убеждать меня:
— Я старалась быстро, как могла, просто хотела всё предусмотреть.
— Я уже устала сердиться, поэтому не сержусь, так что бегом, а то пока ты копаешься, корпус закроют.
У Элен на плече рюкзак. И всё.
— Я думала, ты два чемодана собираешь. На колёсиках.
— А говорила, что не сердишься,— примирительно улыбается Элен, одновременно делая жалобные глаза. Под распахнутой курткой у неё синяя клетчатая рубашка и свободно повязанный шарф. На ногах джинсы — совершенно обычные, и я удивлена, что они не красные с зелёными заплатами,— и тёплые ботинки.
— Да как на тебя сердиться. Просто я могла поспать немного подольше.
— Не забывай, что ты на днях уже выспалась впрок.
Я не знаю, что на это ответить, поэтому просто пихаю её в бок локтём.
Погода прекрасная, и хоть под ногами снег, а ветер дует в лицо, но солнце сияет, и до университета мы доходим быстро, деловито показываем студенческие билеты на вахте и идём сразу наверх, к триста шестнадцатой аудитории.
Между вторым и третьим этажом Элен спрашивает меня:
— Слушай, а если там сначала опять будет город? Только не тот, а другой. Например…
— Например, Париж,— перебиваю я её.
— Это я и имела в виду.— Подруга смущённо улыбается.
— Нет,— качаю я головой.— Даже в этом случае не хочу.
— Поняла, для достижения мечты нужно страдать и преодолевать сложности.
— Да никакая это не мечта. Ну и кроме того, паспорт, деньги. Отель. Проблемы с полицией. И так далее.
— Какая ты скучная.
— Практичная. Я всё же наберусь сил и подробно объясню тебе, почему я не хочу в Париж.
— А в Лимож? Нант, Ниццу? — сладким голосом перечисляет Элен.— Лилль? Гренобль? Монпелье, наконец? И… Прованс?
— Ты наконец-то начинаешь улавливать суть.
— Ах так? Я все эти годы была недалека от истины?
Я растерянно смотрю на дверь триста шестнадцатой аудитории. Она закрыта.
— Не бежать же за ключом на вахту… Они-то дадут ключ. Но через пару часов забеспокоятся.
— Разумеется,— хладнокровно говорит Элен.— Доверься мне.
Она сбрасывает рюкзак и садится возле него на колени. Достаёт из кармашка что-то, пристально смотрит на замочную скважину и просовывает в неё две разогнутых скрепки. Через пятнадцать секунд она распахивает дверь.
— Элен,— поражённо говорю я.
— Видишь ли,— невозмутимо отвечает она.— Я часто ищу места для фотосъёмок. Все самые интересные места обычно закрыты на ключ. Приходится идти на компромисс с законностью и осваивать новые специальности.
— С кем я связалась…
Мы оказываемся вдвоём в пустой аудитории, залитой солнечным светом. Видно, как в воздухе летают частицы пыли. Вокруг нас — тишина, и мы, стараясь ступать потише, поднимаемся к верхним рядам.
— Ты специально не стряхивала паутину с дверцы, для конспирации?
— Я её в темноте даже не заметила,— признаюсь я.
— Волнуешься?
— Очень.
Дверь подаётся не с первого раза. Мне приходится дважды дёрнуть за ручку, и на мгновение меня посещает мысль, что Элен снова должна побыть взломщицей.
========== В тот же самый день ==========
Волосы взлетают, плещутся на ветру и тут же полны песка. Всё песчаное — и цвет волос, и цвет лиц, и мраморный рассветный воздух, и даже синяя и красная рубашки. Веснушки на лице проявляются, как изображение на фотобумаге, невидимо, и все моменты замедленные и полные воздуха.
— У тебя почти никогда не видно веснушек, а сейчас есть.
— Здесь всё другое… Даже цвета другие.
Камни и роща не слева, а далеко справа. Обе девушки, босоногие, в закатанных джинсах и почти одинаковых рубашках, спускаются с барханов вниз, к огромной полосе мокрого песка. Куртки, ботинки и сапожки где-то сверху, у приземистого белого строения. Ветер кружится, налетает порывами, успокаивается ненадолго, а потом снова бросает на ноги горсти песка. Девушки прикусывают губы и хмурятся, наступая на шершавые камни и на чьи-то засохшие клешни.
Волосы попадают в рот, и они пальцами, морщась, достают их из губ. Кончики волос блестят, испачканные в бесцветной гигиенической помаде. Одна из девушек останавливается, бросает рюкзак на песок, достаёт из кармана тонкую резинку и забирает в пышный хвост непослушные курчавые волосы. Две или три короткие пряди остаются свободными и щекочут виски. Потом она расстёгивает клетчатую рубашку, и ветер тут же распахивает её, и ткань трепещет на ветру за спиной, как флаг неизвестного острова. Девушка поднимает руки и, прикрыв глаза, подставляет лицо и тело мокрому ветру с неясным будоражащим запахом. У неё тонкая шея, а на груди под левым соском маленькая родинка. Грудь и живот покрываются мелкими мурашками. У девушки смуглая кожа, как будто она уже много дней провела на побережье.
— Здесь бесполезно строить замки из песка, да?
Вторая девушка улыбается, глядя на неё, и садится у её ног. Расстёгивает несколько пуговиц на своей рубашке, чтобы ветер забирался под одежду, и запрокидывает голову. Солнце уже поднялось, и девушка ощущает его лучи на лице почти по-настоящему, как прикосновения. Она погружает ступни в песок — он влажный, но не тяжёлый. Потом подтягивает завёрнутые джинсы ещё выше к коленям и стряхивает со щиколоток налипший песок. От прикосновения рубашки к груди, когда ткань натягивается, по телу пробегает мягкий приятный разряд, а сама грудь наполняется чем-то воздушным и одновременно приятно тяжёлым, и девушка выпрямляет спину. Рубашка от брызг воды почти насквозь влажная.