— Ой, точно.
Рыбаки, закопчённые и морщинистые, изумлены, узнав Лику, а их жёны не очень. Но Лика достаёт из рюкзака подарки — украшения, открытки, сладости для детей, три бутылки для мужчин — «пейте осторожно и понемногу» — и рыбаки с уважением тянут: «Русиа!» Они впечатлены щедростью. Лена ревниво вслушивается в странно звучащие слова, досадуя, что они все незнакомые, но спрашивает, неумело повторяет, и уже через час может объясняться простыми короткими фразами. Мальчишки, сыновья рыбаков, больше чумазые, чем загорелые, покорены её камерой и с горящими глазами с опаской дотрагиваются до кнопок, поэтому она тоже быстро находит общий язык со всеми. Жёны перестают дуться и даже ведут девушек по утоптанной тропинке и кормят со всей семьёй.
Лика садится на натянутую сетку, качаясь, как на качелях, и болтает с местными девушками и девочками, любопытными — они расспрашивают её обо всём на свете, рассевшись рядом на земле в своих саронгах, с чёрными ногами, кто с закрытой грудью, а кто с открытой; а Лена, которая успела отыскать у кого-то в доме старый гамбус и поиграть на нём, ускользает и возвращается только через два часа, страшно довольная. Лика вопросительно глядит на неё, перепачканную в чешуе, с исцарапанными ногами, в рубашке, вольно подвязанной на животе узлом, но рыбаки наперебой рассказывают о небывалом улове — «эта белая девушка попросила показать ей, как ходят на лодках», и в лагуне в догорающем свете дня они никогда не набирали столько крабов, морских ежей, мидий… Они приносят и приносят сетки, полные улова, и женщины хватаются за щёки — им разбирать и готовить, но теперь можно долго не думать, что есть, и даже можно поплыть в город и продавать.
— Я немного наколдовала, по-видимому,— скромно говорит Лена. Скулы её раскраснелись.
— Ты уже настолько выучила язык?
— Да он какой-то простой. К слову, это какой язык вообще?
— Малайский или индонезийский, или какой-то близкий, я так и не поняла, а когда спросила, они все говорят: обычный, наш язык.
— Я уже хочу тут остаться,— со вздохом говорит Лена.
— Ты компьютер не взяла, куда ты столько фотографий будешь складывать?
— Взяла, ты что, как это я не взяла?
— Как ты всё уместила?
— Ну, я же говорю, с тобой поведёшься, тоже понемногу колдуньей станешь.
Лена улыбается, но в сумерках Лике кажется, что глаза у подруги грустные. Или просто усталые?
Местные девушки вслушиваются в русские слова и пытаются повторить, хихикая, и Лена с Ликой учат их самым простым фразам. Девушки бегут к родным и хвастаются, а потом, смущаясь, приносят циновки, подушки и покрывала и устраивают подруг на ночлег на террасе большого дома из тростника и глины.
Лика, растягиваясь на жёсткой циновке, наконец ощущает, как она устала за день. Джинсы и рубашка лежат рядом небрежной горкой, а подруга, кажется, уснула мгновенно.
========== Через два часа ==========
— Я уже выспалась,— шёпотом говорит Лена. Она сидит на краю террасы, набросив рубашку и спустив ноги на землю.
— Удивительно, но я тоже.
Лика поднимается и садится рядом с подругой.
— Идём поплаваем? Тут нет таких сильных волн.
Лена с удовольствием соглашается, и подруги идут к берегу и находят тихую заводь. В воде теплее, чем на берегу, где ветер. Даже в ночном неясном свете вода глубокого цвета. Выбившись из сил, девушки отдыхают на берегу — Лика надела рубашку и лежит на теплом камне, а Лена устроила голову на её животе и смотрит в небо.
— Сколько здесь звезд.
— Да…
— Знаешь, после улова передо мной все чуть ли не на колени вставали. Сказали, что я их талисман, если я правильно поняла слово.
— Ты без рубашки была? — невпопад спрашивает Лика.
— Да, а как ты догадалась?
— Она повязана на животе узлом была. А когда мы шли, ты её застёгивала. Не стеснялась?
— Точно. Да подумала, у них тут половина всех женщин в одних юбках ходят.
— Саронгах.
— Ага. В саронгах… И никто внимания особо не обращал, а мне только удобнее было, пока ныряла.
— Ныряла?
— Ага. Сейчас, подожди.
Лена поднимается, ищет что-то в кармане джинсов и протягивает подруге горсть небольших жемчужин. Лика приподнимается на локте и рассматривает жемчужины в ладони.
— Я много нашла. Остальное им отдала.
— Удивительная ты. Думаю, в этой деревне тебя будут долго ещё вспоминать добрыми словами. Спасибо…
— Понимаешь, я себя тут как дома почувствовала.
— Ты себя везде как дома чувствуешь,— улыбается Лика. Лена сидит к ней боком, водит указательным пальцем по песку, но всё равно чувствует улыбку подруги.
— Нет, Лика, не везде…
Лика резко встаёт.
— Лика?
— Анж… Я на самом деле хочу остаться тут.
— Лена. Ты серьёзно?
— Серьёзнее некуда.
— Без интернета, без общения, без работы… Язык едва знаешь…
— Что из этого будет действительно серьёзной проблемой, если мне тут рады?
— Погоди-погоди…— Лика явно смущена и не знает, что спросить дальше.
— Я тут, не ухожу…
— Ты правда хочешь всё бросить? Фотография, учёба… Всё… И — мне тоже нужно будет остаться тут?
— Ох, Анж. Сложно всё.
— Расскажи.
— Это правда сложно.
— Я постараюсь понять,— беспокойно говорит Лика.— Я всегда стараюсь.
— Я знаю. Просто… Я чувствую себя никчёмной.
«Как тебе объяснить, Анж, ангел мой, что я чувствую себя никчёмной на твоём фоне? Ты столько знаешь и умеешь, ты целиком из света и нужных вещей, а я…»
— Ты?! Никчёмной?
— Тише… Да, правда. Послушай, я расскажу. Когда я тебя искала эти два дня, я поняла, что я выгорела. Не хочу фотографировать, заниматься музыкой. В университете потеряла смысл. Родители разошлись. Я никому не интересна, что бы я ни делала. Всё, что я делаю, не имеет смысла. Когда я уже думала, что осталась без тебя, я поняла, что я чувствую себя нужной только при тебе, когда ты говоришь что-то ободряющее. Это хорошо, но неправильно. Как будто я сама ничего собой не представляю, если я одна. Хочу начать всё с нуля. Найду тут себе какого-нибудь симпатичного рыбака… Знаешь, как один на меня смотрел?
— Элен. Слушай…
«Я правда не знаю, что сказать. Я поражена. Ты, которую я всегда считала для себя образцом. Ты, которая находит со всеми контакт через секунду. Которая столько умеет — ты говоришь мне о своей никчёмности?»
— Слушаю.
«Ты не можешь подобрать слова. Значит, я права. Я чувствую себя жалкой. Тебе досталось столько умений. Значит, ты чем-то заслужила. А я… У меня ничего не получается. Как я могу тебе это объяснить, чтобы не обидеть?»
— Ох. Это я себя на твоём фоне чувствую никчёмной. Ну правда. Ты меня постоянно чему-то учишь. Ты умная, ты всегда что-то новое делаешь. Я тобой восхищаюсь, Лена, глупышка. И… сколько ты мне всегда помогала?
«Как мне сказать, что я без тебя не смогу? Ты мне ближе, чем сестра, но я же не могу это вслух сказать, это прозвучит как-то пафосно и по-дурацки».
— Всё это мне кажется таким бессмысленным. Я фотографирую, я получаю удовольствие от процесса, а кому это нужно? Меня нигде не берут на работу. Мои фотографии не нравятся. Музыка? Знаешь, мне годы и годы нужно будет учиться, чтобы хоть что-то начало получаться. У меня нет друзей, кроме тебя. Я вроде бы не страшная, я не глупая, но почему никто со мной дольше двух дней не может провести? А если может, то ему наплевать на то, что интересно мне? Я опустошена. Всем кажется, я весёлая и всегда приветливая, а мне знаешь, как это тяжело даётся? Вот честно, если бы не ты, я вообще не знаю, что бы со мной было. А тут… Я поняла на какие-то мгновения, что я могу быть нужна. Что я не просто бездарная студентка. Ну вот окончу я университет, и что? Обычный лингвист, да и языки я знаю с пятого на десятое. Я правда хочу остаться. Пусть это глупо, пусть это будет с нуля. Пусть мне будет ещё сложнее, но я по крайней мере буду понимать, что я пытаюсь и что я могу найти своё место. Анж. Я знаю, я тебе дурочкой кажусь, но я решила.