Девочка вторично пинает меня ногой под столом. Я смеюсь:
— Синяки будут.
— Значит, ты всё же видела меня тогда.
— Агааа.— Я копирую её протяжный выговор, и девочка тоже смеётся.
========== 16 марта ==========
— Операция будет. Если бы чуть пораньше обнаружили, не нужно было бы делать. Может, просто профилактика была бы нужна.
— Ты так спокойно об этом говоришь.
— Ну а что. Я уже наревелась три месяца назад. Сейчас какой смысл. Бегаю тихонько по утрам, если не забываю, ем всякое полезное, курить перестала.
— Вина тебе больше не дам.
— Ну уж нет! — возмущается Света.— Единственная радость в жизни.
— А как же мальчики?
— Да какие это мальчики, прости господи. Ты же понимаешь, что я про каждого знаю, что с ним будет. Славка три раза разведётся и всё равно в четвёртый раз найдёт похожую на первую. Юрка в сумасшедшем доме полгода проведёт. Длинный Сэм откроет свой магазин, а потом свинтит в Америку, потому что тут попадётся на взятке.
— Ужасно,— сочувственно говорю я.— Всё равно идём в комнату.
— Может, лучше на крышу?
Голос у неё стал как будто тоньше. И когда думает, что я не слышу, она тихо кашляет, прикрывая рот ладошкой. Почему я раньше не обращала на это внимания?
— Идём, конечно.
Я переодеваюсь в обычные джинсы и рубашку и достаю хулахуп — огромный тяжёлый обруч, которым мы по очереди истязаем свою талию. И мы поднимаемся на крышу. Я уже давно вскрыла тяжёлый навесной замок, и когда мы возвращаемся, я привожу его в такой вид, как будто он давно уже висит и покрылся ржавчиной, похожей на гречневую кашу.
На крыше ветер чувствуется сильнее. Зато туман уже рассеялся, потому что выглянуло солнце.
— Сделаешь хорошую погоду?
— Просто тепло или прямо жарко?
— Давай жарко,— улыбается Света. Она сбрасывает ботинки и босиком забирается на какую-то скользкую металлическую трубу, прихватив хулахуп. Достаёт из кармана «чупа-чупс», снимает обёртку и засовывает его за щёку.— Хочу, чтобы ты меня сфотографировала. На свою страничку хочу выложить фото.
— Поэтому ты сегодня нарядная?
— А как же.— Света поправляет бретельки на плечах и картинно ставит обруч рядом с бедром. Но тут же останавливается: — Сфотографируй, как Элен тебя. И в лучах света.
— Я так не умею. И вообще, Элен меня предпочитает не слишком одетую фотографировать.
Я расстёгиваю рубашку и повязываю её узлом на животе.
— Умеешь. Нужна просто практика. Триста или четыреста попыток, и всё получится даже на телефон,— успокаивает меня Света.
— Ну, тогда крутить тебе обруч до вечера.
— Вызов принят.
Получается быстрее. Удивительно, но уже на тридцатый или сороковой раз Свету устраивает на фотографии всё. А может, ей просто надоело крутить хулахуп.
Мы сидим у какой-то кирпичной трубы, вытянув ноги на солнце, и болтаем о всякой всячине. Я включаю музыку на телефоне.
— Почему, когда я для тебя меняю погоду, мне ничего за это не бывает?
— Ты что, ещё не поняла? — удивляется девочка.
— Нет, а должна была?
— Это же так просто,— укоризненно говорит она.— Потому что я сама прошу тебя. А ты чаще всего любишь помогать не спросясь, нужно это или нет.
— Не спросясь…
— Ну а как ещё. Ты причиняешь добро насильно. А может, это и не добро вовсе.
— Почему это? — Я прекрасно понимаю, почему, но верить в это не хочу.
— Ну вот смотри. Помнишь ту женщину с мандаринами, на красной машине?
— Девушку.
— Да неважно. Вот ты помогла ей уехать. Она вернулась домой вовремя, а там её парень с любовницей. Он был уверен, что в метель она вообще останется на работе. Кому от этого лучше стало?
— Так было на самом деле? — расстроенно спрашиваю я.
— Почти. Или помнишь, ты тогда папу моего вернула домой? На следующий день они ещё хуже поругались. Сейчас он вообще дома мало бывает.
— Я помню… Прости.
— Да нет, может, это и к лучшему. Я-то с ним вижусь всё равно. Просто всё по-дурацки и неоднозначно.
— А когда я всем помогала на экзамене? Вроде меня просили тогда помогать.
— Ну и кому лучше, что они ничего не учили, понадеявшись на тебя? Тебе хоть кто-то сказал тогда спасибо?
Я пытаюсь припомнить и отрицательно машу головой. Горячий ветер дует в лицо, и глаза слезятся.
— Я настолько бессмысленная?
— Я этого не говорила.
Света вскакивает на ноги и ходит из стороны в сторону, напряжённо раздумывая. Пятки у неё почти чёрные от старого рубероида, который листами лежит кое-где по крыше.
— По крайней мере, у тебя потом всё будет хорошо.
— А у тебя?
— А себя я не чувствую в будущем,— хладнокровно говорит девочка, и у меня слова застревают в горле.
========== 19 марта, 00:52 ==========
После полуночи я просыпаюсь от возни и шума за стеной, сижу минуту на постели, приходя в себя после дурацкого сна, а потом спускаю ноги на пол и на автопилоте шлёпаю на кухню. Выпиваю залпом стакан холодной воды, изнемогая от слабости. Гляжу на часы: почти час. Голова чугунная, и колени ватные. Возня за стенами невнятная, как шелест гороха в глиняном кувшине, куда по ошибке бросили несколько комьев земли. Я даже не понимаю, это этажом выше, ниже или у соседей с моего этажа.
Я прислоняюсь к стене, и когда в голове немного проясняется, вижу темноту, беготню, край кардигана, неплотно наброшенного, и последнее: худые щиколотки с откинувшейся простынёй, колечко на пальце ноги; я трясу головой, но дверь уже захлопывается, и я бегу в прихожую, прижимаю обе ладони к двери: мама моей соседки, она с красными глазами; врачи в голубых куртках, девочка на носилках. Я, едва справляясь с замком, распахиваю дверь, натягивая футболку поглубже, но двери лифта закрываются, и я растерянно смотрю на пустую и тёмную лестничную площадку.
Ещё час я провожу в беспокойной безвестности; за стеной ничего не происходит. Я припоминаю, что младшей дочки нигде не было видно, как и их папы, так что в больницу со Светой, скорее всего, отправилась только её мама. Наконец, я решаю, что они могут быть только в третьей городской больнице, потому что я когда-то слышала, что там хорошее кардиологическое отделение. Я быстро собираюсь и бегу туда, тем более что больница всего в полутора километрах от моего дома. Я сочиняю всевозможные истории, чтобы дежурные рассказали мне о только что поступивших больных, но ни в третьей, ни во второй, ни в первой больнице я не нахожу соседку.
По пути мне преграждают дорогу два подростка очень нервного вида, в дурацких шапочках на самой макушке, но у меня на них нет времени: неожиданно начинает идти дождь с градом, а бегаю я быстро.
Отчаявшись, почти под утро я оказываюсь на другом краю города в маленькой частной клинике. К моему удивлению, меня туда пускают без лишних вопросов, и в холле я нахожу измученную маму девочки. Она сидит на неудобном стуле, который как будто притащили сюда из старого кинотеатра — такие совмещённые деревянные стулья по три в ряд.
Я сажусь рядом и спрашиваю, как дела. У женщины, очевидно, нет сил на удивление, тем более она меня наверняка помнит. Поэтому она мне рассказывает всё честно. И про реанимацию, и про то, что сейчас Света уже спит в палате, и что домой нет смысла пока уезжать, хочется дождаться утра. Глаза у неё красные и припухшие от нервов и усталости. Я кладу свою руку на её. Женщина засыпает у меня на плече, и я терпеливо сижу, хотя спина затекает в таком положении, и пытаюсь не уснуть сама.
Утро красивое даже в больничном холле. Лучи солнца заполняют пустынный коридор. Мама Светы просыпается, растирает щёки и виски, встаёт и уходит к дочери.
Я жду ещё полчаса, потом встаю и плетусь на утренний троллейбус. Дома я скидываю одежду и падаю на постель, засыпая ещё в воздухе.
========== 28 марта, уже стемнело ==========
Четыре дня лил дождь, потом всё замёрзло, теперь третий день идёт тихий снег, но я к этому не имею ни малейшего отношения. Граждане упражнялись в фигурном катании на скользких тротуарах, и я пыталась растопить лёд или повысить температуру воздуха, но меня чуть не прибило дверьми и опадающими крышами, поэтому я решила повременить с добрыми делами. И съездить к бабушке. По телефону она уверяет, что чувствует себя прекрасно, но я должна убедиться в этом лично.