— Здравствуйте,— говорит он. Ко мне нечасто обращаются на «вы», да ещё тембром Жана Рено, поэтому акции этого джентльмена в моих глазах сразу повышаются.— Я к Тамаре… Евгеньевне.
Я пытаюсь подсчитать, сколько раз в жизни я слышала имя и отчество моей бабушки вместе. Кажется, нисколько.
— Проходите, конечно.
— Это ко мне,— очень молодым голосом говорит моя бабушка. Она как-то неожиданно материализовалась за моим плечом. Даже не оглядываясь, я чувствую, как она сияет.— Ликунь, это Николай Станиславович. Коля, это моя Лика.
Это «моя Лика» определённо говорит, что рассказано обо мне загадочному гостю уже было немало. Он вручает бабушке цветы, и я в растерянности — удалиться ли мне по каким-нибудь срочным придуманным делам или продолжить быть гостеприимной? Мне не дают выбора и усаживают за стол. За столом, когда чревоугодие в разгаре и я стараюсь не лопнуть в неподходящий момент, Николай Станиславович говорит мне:
— Я принёс для вас небольшой подарок.
Он, ужасно смущаясь, рассказывает, как ещё студентом стащил в одной библиотеке невесть откуда там взявшийся сборник французских стихотворений издания начала восемнадцатого века. И решил, что сейчас он мне нужнее, чем ему. Я обзываю его мелким воришкой, но, конечно, покорена до крайности. Не знаю, где ещё я могла бы достать такую ценность, если только не изобрела бы машину времени. Я чувствую, что с этим человеком мы сможем подружиться.
По законам гостеприимства, сославшись на крайнюю усталость, я оставляю бабушку с гостем наедине и ухожу в свою комнату. Сложно не заметить, насколько сильно бабушка светится. Вопросы о самочувствии были бы излишними. Я валяюсь на постели и листаю драгоценную книгу с рассыпающимися страницами. Бинт начинает мне мешать, я разматываю его, встаю и делаю несколько танцевальных движений — почти не чувствуя боли. Это чудесное ощущение. Я с улыбкой падаю в кровать.
Организму, очевидно, всё-таки требуются какие-то ресурсы на восстановление, потому что я засыпаю как-то незаметно для себя и просыпаюсь, когда луна уже изо всех сил светит в окно. Я лежу в тёмной комнате, которая совсем не тёмная: от снега, белого крашеного стола, от луны очень светло. На потолке пятна света причудливые, и тени от кустов колышутся в потустороннем ритме. Рядом со мной книга французских стихотворений. Ночью она не кажется ветхой, словно только неделю назад вышла из печати. Я стягиваю джинсы и футболку, прицельно кидаю их на стул с высокой спинкой и тогда уже засыпаю по-настоящему.
========== 30 марта, закатное солнце льёт янтарь вдоль горизонта ==========
Лика стоит за дубовой стойкой в «Рыжей ирландской ведьме» и почти на автомате готовит кофе для посетителей. Ей тепло от закатных красок, ей холодно от встречи в электричке, ей сложно от звенящего колокольчика на входе, её успокаивает громоздкая кофе-машина.
В утренней электричке было уютно — весеннее солнце, почти пустой вагон, книга и полный рюкзак провизии. Пока не зашёл Ру, напряжённо кивнул в знак приветствия и прошёл в дальний конец вагона. Было заметно, что Руслан с удовольствием не узнал бы её совсем, но это было бы чрезвычайно глупо, поэтому неожиданная холодность во взгляде и отстранённость обескуражили. Настроение тут же испортилось, и остаток пути хотелось пройти пешком. Но двадцать три километра по размокшему снегу и скользкой насыпи вдоль путей не вдохновляли. Ей даже показалось, что Ру попытался улыбнуться, но это выглядело слишком скованно, как будто он с облегчением понял, что можно просто пройти мимо.
Боже, как же раздражают посетители, которые говорят «латте» с ударением на последнем слоге, а не на первом. Всем так хочется показать французскую утончённость, даже если слово итальянское. Лика пытается взять себя в руки и с улыбкой разносит заказы. К счастью, сегодня публика в основном доброжелательная, и даже её мелкие ошибки прощают и не устраивают драматических сцен.
Среди посетителей один довольно приятный молодой человек, который каждый раз оставляет хорошие чаевые — незаметно, как будто стесняясь этого,— и всё время что-то пишет на своём маленьком ноутбуке. Лика знает, что она ему нравится,— он тайком фотографирует её на телефон. Ей хочется думать, что он писатель. Это всё немного примиряет с неоднозначным вечером. Посетители словно чувствуют, что Лика гарпией способна воспарить под потолком и обрушиться стихией; а может, они просто хорошие. Им можно и «латте» с ударением на последний слог простить.
Поздно вечером все расходятся, и молодой человек с ноутбуком собирается и уходит последним, перед самым закрытием. Лика провожает его взглядом, убирает посуду и кладёт в карман привычные чаевые. Окна покрыты каплями дождя, но всё равно видно, что писатель — ей очень хочется думать, что он писатель,— садится в небольшую сиреневую машину и уезжает.
Лика вспоминает, что волосы его курчавые, и он часто забирает их в хвост; он с усами в пиратском стиле и небольшой бородкой. Нужно в следующий раз проверить, его машина — не тот же самый «пежо»? Девушка чувствует возбуждение в кончиках пальцев, и настроение у неё приподнятое. Убираясь в кафе, она включает музыку погромче и танцует со шваброй, которая мастерски изображает микрофонную стойку. Хорошо, что в этот момент Лику никто не видит.
По крайней мере, она так думает, что никто.
========== 12 апреля, ясный день ==========
Небо глубокого синего цвета — хороший день, чтобы улететь в космос и никогда больше не возвращаться домой. Я сижу на крыше, где мы часто проводили время со Светой, у кирпичной кладки, и позволяю мыслям неторопливо течь в голове.
Ровно две недели, как от Светы ни одного сообщения. Более того, за стеной пусто и тихо. Никого нет, как будто квартира необитаема. Я ездила в больницу, но Светы там больше нет. Телефон её постоянно выключен, и я не могу найти никаких следов девочки.
Четвёртый месяц я ничего не знаю об Элен. В моей душе Элен всегда была тёплым и солнечным существом непонятной породы, и когда мне было тоскливо, это существо грело меня изнутри. Сейчас от существа остался холодный пустой уголок, и я слишком сильно чувствую эту пустоту внутри.
Руслан в университете проходит мимо и едва слышно здоровается. У меня не находится сил, чтобы спросить его, в чём дело. Я стала реже ходить в университет.
До сих пор я так и не знаю, как зовут курчавого молодого человека на светло-сиреневом «пежо», хотя он бывает у нас в кафе довольно часто. Мы улыбаемся друг другу, но он всегда занят за ноутбуком, а я всегда занята за кофе-машиной или на кухне. Иногда мы обсуждаем новинки в меню. У него приятный голос.
Я устала от того, что люди в моей жизни — как бусины на порванных чётках. Они рассыпаются по полу, и их не найдёшь, а если и найдёшь, то уже и не думаешь приладить на место.
Даже дворник Фарид, который всегда смотрел на меня персидскими глазами поэта двенадцатого века, куда-то исчез и больше не появляется у нашего дома.
Я умею делать какие-то невозможные вещи. Я вижу сны с предсказаниями, я умею изменять погоду, вижу сквозь стены и не тону в воде. Мне даются языки, как никому другому. У меня в голове целый город. И я всё равно рано или поздно остаюсь одна. Тогда какой толк от всего этого волшебства?
Шея затекла — оказывается, я слишком долго напряжённо вглядываюсь вдаль, хотя с трудом могу описать, что я там такого увидела. Я прислоняюсь затылком к прохладной кирпичной кладке и вытягиваю ноги. На мне широкие тёмно-зелёные штаны с десятком карманов и маленькая белая майка. На крыше жарко. Шлёпанцы где-то неподалёку, но я их не вижу. Мне нравится, что ветер обдувает ступни и плечи. От этого немножко легче, хотя всё равно грустно. Телефон лежит рядом, и на нём играет тихая музыка — какая-то песня на русском языке, что для меня вообще-то редкость. Ещё рядом несколько книг: я всё время беру на крышу что-нибудь почитать, но так и не раскрываю ни одной.