Дом слегка флиртовал с ней, когда шла торговля за его душу, но в целом был к ней индифферентен. Темная, низменная сторона его натуры довольно часто пробуждалась в нем при виде красивых и богатых женщин, посещавших его бутик, и он пользовался их страстным желанием отдаться ему. Когда его умоляла о грубом сексе женщина, которая лет десять назад сочла бы его ничтожным мальчишкой, он находил в этом нечто пикантное и лестное для себя.
Впрочем, Кэйд никогда не проявляла ни малейшего желания переспать с ним, да и такие аристократки, помимо сексуального удовлетворения, мало что давали ему. Их жизнь была слишком поверхностной, слишком сытой и беззаботной. Плюс к этому, господи боже, «шоколад Кори»!.. Он не Сильван Маркиз; у него твердые принципы и стандарты. Как теперь высокомерный Сильван будет глядеть людям в глаза, раз он женится на наследнице мультимиллиардной корпорации, выпускающей такую дрянь для массового потребления?
Доминик хмуро поглядел на Кэйд Кори, удивляясь, что такого нашел в ней Сильван Маркиз.
– Что? – сухо спросила она, и он неожиданно почувствовал к ней всплеск симпатии. В начале их знакомства она рассчитывала его охмурить и всячески демонстрировала свою покладистость. Теперь, когда ей было плевать, что он о ней думает, она нравилась ему больше.
Прямые, невероятно шелковистые каштановые волосы, голубые глаза, высокомерно взирающие на мир. Странно, но его не покидало ощущение, что в ней что-то изменилось, вот только что?
– Ничего. – Он пожал плечами и обратился к Филиппу: – Значит, вы устраиваете Шоколатье-Экспо? Кэйд, ты знаешь, кто там будет?
– Там будет представлена вся продукция «Кори». – Она ткнула в себя пальцем, и это, вероятно, должно было означать, что она сама по себе – событие для всякой выставки шоколада. – Девон Канди. Кайебо, Крафт, Флоренция…
Доминик переглянулся с Филиппом.
– Я спросил про важных участников.
Кэйд с досады аж застонала.
– Я, ты, Симон, Сильван. По-моему, это самые значимые имена, – сказал Филипп. – Ты будешь на Экспо сам или пришлешь кого-то из своих?
– Буду сам. – Симон Кассе, вероятно, представит невероятные, изысканные шедевры из шоколада и тонированного сахара. Филипп любил демонстрации, позволявшие ему представить сложные торты с каким-нибудь элегантным эффектом. Сильван… – Чем занимается Сильван? – спросил он небрежно у Кэйд, надеясь, что она, будучи новичком на сцене парижских шоколатье, вдруг да сообщит ему об этом по наивности.
Она лишь мило улыбнулась:
– Работает. А ты почему отдыхаешь? Затор в бизнесе?
Нет, в самом деле, если Кэйд будет и дальше общаться с ним в том же наступательном тоне, он почувствует к ней еще больше симпатии. Или начнет ее уважать. Теперь она держала себя нормально, а поначалу, попав в суперконкурентный мир парижских шоколатье, она действовала так, словно могла скупить все на корню и положить в свой карман.
Не удостоив ее ответа, он стал наблюдать за работой Филиппа. Все-то у него розочки, крем и розовые тона! Мимолетный взгляд в какой-то другой, сказочный мир. Как он ухитряется это делать? Благодаря благополучному детству в Лионе? Среди известных парижских шоколатье Филипп был одним из самых рослых, но Доминик всегда чувствовал себя рядом с ним более крупным и неуклюжим. Словно его собственное тело было слишком твердым и могло раздавить все, что попадется ему на пути. Его руки были слишком большими. Огромные руки чернорабочего. Они принадлежали его первой работе, которую, по мнению его отца, он и заслуживал, – срубать мясо с костей.
Доминик взглянул на пресс-релиз, посвященный предстоящему Экспо, но вдруг понял, что тут ему делать нечего, его влекло вон отсюда. И он решил поискать другие места, куда мог бы заявиться со своим вздорным характером.
Он вышел из кухни в зал, чайный салон Филиппа «Красавица и Чудовище», лучше сказать – дворец, выдержанный в соответствующем стиле, и заглянул туда, где разряженные клиенты сидели среди мраморных колонн под расписными потолками и рельефными львиными головами. И вдруг застыл на месте.
Она была там. Незнакомка, которая не пришла утром в его салон. Она сидела как ни в чем не бывало здесь, у Филиппа, а перед ней стояла розовая, воздушная, сказочная смесь.
У него защемило сердце. Он стоял в этом карамельном царстве, огромный, в черной мотоциклетной куртке, с косматой шевелюрой и дурацкой – выбритой – физиономией. Это он-то, брившийся в лучшем случае раз в четыре дня, за последнюю неделю брился каждое утро. Почему? По какой такой нелепой причине?