«И ты еще хотел проучить ее как нерадивую ученицу? Нет, Филипп, придерживайся-ка ты лучше главных приоритетов», – произнес в его голове мудрый советчик.
Поглощенная приготовлением шоколада, она по-прежнему пока не замечала его. Он с трудом мог дышать, а она ну никак не замечала его близости.
Он ступил на порог. И как раз заполнил собой весь арочный проем. Большую часть времени своего бодрствования он ежедневно доминировал на кухнях, превосходящих это тесное помещение раз в тридцать. Правда, Магали и на ходульных каблуках едва доставала ему до плеча. Поэтому он просто стоял на пороге и посылал ей мысленные призывы.
Ее сопротивляемость удивила его. Похоже, она не могла вырваться из своего шоколадного мирка. Когда он все-таки шагнул в голубую кухоньку, улыбка Магали слегка притупилась, став более сдержанной. Голова ее поднялась, и легкая дрожь пробежала по ее телу, как у человека, пришедшего с холодной улицы в теплый дом.
Она медленно перевела взгляд в его сторону, словно пробуждаясь от приятного сна.
И тут же вздрогнула, размазав ложкой шоколадную массу по стенке формы.
– Позвольте мне. – Наконец он не выдержал.
Форма с тортом оказалась всего в шаге от него. Он схватил бумажную салфетку из коробки как единственную вещь на ее кухне, отдаленно напоминающую профессиональное белое полотенце, и вытер перемазанные стенки. Одним очищающим взмахом, по всему ободу, стерев при этом не только капли массы, но и ту треклятую лишнюю обсыпку.
Он мог бы также удовлетворить второй порыв и, вооружившись ее ложкой, идеально пригладить шоколадную массу, если бы она не смотрела на него так, будто хотела треснуть его по лбу этой самой ложкой. Филипп стряхнул с пальцев зеленоватые крошки обсыпки и глянул в ее разъяренные глаза.
Малейшие признаки недавней улыбки начисто стерлись с ее лица. Она околдовала его одним только взглядом.
– Какого черта, что вы тут себе позволяете?
Шагнув к тортовой форме, он занял место в непосредственной близости от Магали: плечом к плечу, вернее, его локоть находился на уровне ее плеча, а бедро соприкоснулось с ее боком. В этой крохотной кухне у нее не было никакой возможности отступить в сторону, пропуская его. И он ничуть не сомневался, что она не отступила бы, даже если бы таковая возможность имелась. И ее неспособность дать задний ход вдруг вызвала в нем безумное возбуждение.
– А там абрикосовая начинка?
За ковшиком с горячим шоколадом на незажженной горелке стояла кастрюлька с оранжевой массой, которая, судя по виду и запаху, являлась свежесваренным абрикосовым джемом.
Абрикосы… Зеленые крошки молотых фисташек… Она сделала фисташковую обсыпку. И абрикосовую начинку. Ингредиенты в точности повторяют то пирожное, что она отвергла у него на прошлой неделе.
Неужели она вспоминала свой визит в его мастерскую? Мстительная улыбочка зазмеилась на его губах. Не исключено, что она настолько сожалела о своем отказе, что в итоге попыталась сама приготовить нечто с таким же вкусом?
Если он прав, то она, должно быть, сейчас в ярости от того, что он застал ее за таким занятием.
«Что… собственно… вы себе позволяете… на моей кухне? Уходите немедленно!»
Возбуждение Филиппа резко обострилось. Ему не следовало вмешиваться в ее стряпню, она, бесспорно, права. Самое элементарное правило профессиональной этики. Но сейчас, раз он уже позволил себе вмешаться, а их тела соприкоснулись, она выглядела настолько соблазнительно в своем безумном возмущении, что он испытал почти непреодолимое желание придвинуться к ней еще ближе и посмотреть, что она будет делать. Это желание разворачивалось в нем игривым львенком, выпуская свои коготки и побуждая перейти к действиям.
– И мне, пожалуй, позвольте сказать вам бонжур, мадемуазель Шодрон. Вы беспечно позволили одному черепу свалиться с частокола.
Задумчиво нахмурившись, она взглянула в сторону той предпраздничной витрины, которую отделяли от кухни два арочных прохода, а его широкие плечи полностью загораживали ей вид, и тогда царапучий львенок в нем весело заурчал и попытался выбраться на волю. Ему понравилось то, что спиной он загораживает ей обзор. Понравилось и то, что благодаря своим размерам он заполнил практически всю эту кухонную каморку. Тревожило его лишь одно: хватит ли ему самодисциплины, чтобы остаться в рамках цивилизованного поведения. Самодисциплина, ставшая одним из его лучших достижений, подразумевала, что ему не нужно даже задумываться, чтобы вести себя прилично.
Она скрестила руки на груди, не обратив внимания на то, что при этом вызывающе задела его локтем и вздернула подбородок.