Но как французское правительство в войне 1939г. должно было обосновать своим гражданам необходимость сохранения демократического порядка, переносить радости и горести, заставить французскую молодежь проливать кровь? Что получила бы французская молодежь, если бы Франция Рейно, маскировавшаяся идеалами 1789г., призывавшая к борьбе за демократию, на самом деле одержала победу? И каким был бы тогда мир? Не осталось бы ничего другого, кроме гнетущего сознания того, что с этим будущие поколения, народы, будут постоянно посылаться на смерть ради финансовых и спекулятивных интересов господ, и всякий социальный и политический прогресс должен быть подавлен силой.
V. Демократия и Новый Порядок в Европе
Демократия, которая оказалась помехой политическому и социальному прогрессу Европы, больше не имеет значения для будущего европейского Нового Порядка. Уже технически она становится бессильной против проблем современности. Ее образ мышления в этом направлении вообще не организован. Мысль, согласно которой единая конструкция могла бы удовлетворительно решить равным образом политические проблемы всех стран с учетом множества разнообразных политических условий и растущего понимания своеобразия народов и пространственных общностей, производит впечатление гротескной утопии. В проблему государственного строительства и Великопространственного Порядка, как и в социальную технику, демократия не может внести никакого вклада. Не абстрактные типы конституций, вышедшие из недр демократической конституционной теории, но созданные предпосылки самостоятельной целостности, отвечающие естественным потребностям народного и пространственного порядка современности, становятся объектом подлинного политического сознания.
Относительно проистекающих отсюда вопросов, проблем и целей действует давно устаревшая схема мышления, демократические категории, такие как демократия и диктатура, закон и предписание, конституционное право и разделение властей. С помощью демократии нельзя было решить расовые и народные проблемы, которые доказали свое далеко идущее значение для XX века. Те народные группы, которые предпринимали попытки с помощью парламентского представительства сохранить свое существование, были глубоко разочарованы. Если когда-то демократия могла говорить об общественном договоре и правах личности по отношению к государству, как о проблемах эпохи, рассматривая это как свою задачу, которую необходимо решить, тотакая постановка проблемы в наше время больше не существует. Сегодня это уже ни к кому не относится.
Если демократия зависела от того, как должна быть разделена государственная власть, из-за чего она должна была сдерживаться и слабеть, то сегодня на переднем плане стоит проблема, как добиться нового единства. Этот вопрос лежит, однако, за пределами внимания демократии, которая существует в антагонизме между государством и личностью и, соответственно, в условиях ослабления любой исполнительной власти. Для решения этого вопроса демократия могла предоставить только разработанную до мельчайших подробностей вымышленную систему. Проблемы, решение которых в настоящее время возбуждает авангардные духовные силы демократии во имя ее расцвета, на почве новой действительности потеряли всякий смысл. Уже с потрясениями в последние голы перед войной французские теоретики были вынуждены признать, что через действия новой Германии, по заключению самой демократии определяемые как предпосылка для любой современной организации государства, рассматриваемые этой демократией вопросы больше не заботили Германию, так как утратили для нее значение.
Демократия вообще рассматривается как устаревшая и отсталая система. Франция в последние годы перед войной уже бежала вслед за Европой, понимавшей, что необходимо заложить фундамент для своего преобразования. Она постоянно пыталась навязать этой Европе демократическую постановку вопроса, с которой Европа больше не желала и не могла иметь дела. К тому же у демократии отсутствовали органы для различения сущности Нового Порядка и сопутствовавшего ему нового строительства. Все её понятия проявлялись неуместно и стали ложными. Все они, без исключения, были извращены. Демократия, таким образом, находилась за пределами текущих событий.
Через устранение демократических оков в политическом, духовном, социальном и организационном отношениях были высвобождены совершенно новые силы и энергии. Германия на собственном примере показала миру, что такое раскрытие сил привело к устранению напряженности и контрастов в социальной сфере через ликвидацию наследия XIX столетия – классовой борьбы, сотрясавшей всю Европу в XX веке, и державшей ее в постоянном подчинении своим проявлениям. То, что до сих пор истощало силы во внутреннем антагонизме, могло отныне использоваться для плодотворного решения задач. То же самое происходило и в экономической области. Там, где под принуждением индивидуалистически-либерального мира идей принимались общепринятые законы, и навязчивые идеи этого мира несли поражение, Германия показала новый путь и дала миру германский образец валютной и экономической системы, которая не только развеяла ожидания неизбежного скорого разрушения, но сумела продемонстрировать внушительные экономические достижения в освоении великонемецкого пространства. Там, где демократия погрузила в хаос борющиеся силы, авторитарные государства доказали, что они в состоянии преодолевать эти антагонизмы внутри собственного народа и могут привести эти силы в действие для достижения крупных целей и решения насущных задач.