Если вы либералъ и рѣшаетесь говорить объ ограниченіи государства, которому оставляется верховность власти, – то укажите предѣлъ свободы личной, корпоративной, областной, соціальной, предѣлъ свободы вообще? Такъ какъ вы считаете себя философомъ, то объясните, что такое свобода ограниченная, подавленная, свобода подъ надзоромъ, свобода, которую садятъ на цѣпь, привязываютъ къ столбу и говорятъ: твое мѣсто здѣсь, и дальше ты не пойдешь!…
Все сказанное подтверждается фактами. Въ теченіе тридцати шести лѣтъ парламентскаго порядка, слѣдовавшихъ за паденіемъ первой имперіи, городская и департаментская свобода постепенно и постоянно исчезала, и правительства даже не трудились нападать на нее. Дѣло шло само собою, въ силу самой сущности принципа единства. Наконецъ, послѣ цѣлаго ряда насильственныхъ захватовъ, входить въ подробности которыхъ я считаю лишнимъ, община окончательно подчинилась государству, по закону 5 мая 1855 г., который предоставилъ императору или префектамъ право назначать меровъ и ихъ помощниковъ. Такимъ образомъ, законъ 5 мая 1855 г. поставилъ общину въ положеніе, на которое ей указывала логика единства, начиная съ 1789, 1793 и 1795 г. г., то есть въ положеніе простой слуги центральной власти.
Я говорю, что этотъ результатъ былъ неизбѣженъ, что на этотъ фактъ нельзя смотрѣть иначе, какъ на продуктъ самого общества, идущаго по пути монархіи и единства; что совершенное въ 1855 г. императорскимъ правительствомъ было подготовлено обстоятельствами, было задумано его предшественниками, и что обращать этотъ необходимый выводъ въ орудіе оппозиціи, объявляя себя въ то же время сторонникомъ единства, – значитъ одно изъ двухъ: или невѣжество, или недобросовѣстность. Общинный порядокъ, какъ онъ существовалъ при Людовикѣ Филиппѣ, представлялъ, по отношенію къ префектурѣ, двойственное правленіе, власть во власти, imperium in imperio, чтобы не сказать, что на оборотъ, префектура представляла лишнее повтореніе власти по отношенію къ провинціи и общинѣ, что впрочемъ въ сущности одно и тоже.
Издавая законъ 5 мая 1855 г., правительство Наполеона III только привело, слѣдовательно, въ исполненіе то, на что ему указывала исторія, осуществило свое право и, смѣю сказать, выполнило свое императорское полномочіе. Таково монархическое, унитарное и централизаторское назначеніе Франціи, и не полу–династической, конституціонной, буржуазной, унитарной и, какъ слѣдуетъ, присяжной оппозиціи приходится колоть имъ глаза правительству.
II. Парижъ, столица и муниципія. Что касается Парижа и Ліона, муниципальные совѣты которыхъ назначаются императоромъ, то есть обращены въ коммиссіи, между тѣмъ какъ вездѣ въ другихъ мѣстахъ граждане сами принимаютъ участіе въ администраціи избраніемъ своихъ совѣтовъ, то за это еще несправедливѣе обвинять правительство. На оба главные города имперіи смотрятъ, не скажу – по ихъ заслугамъ, потому что это можно было бы принять за злую иронію, но сообразно ихъ достоинству. Парижъ не можетъ пользоваться въ одно и тоже время и блескомъ столицы, и самоуправленіемъ, впрочемъ весьма, ограниченнымъ, какое представляютъ свободно избранные городскіе совѣты. Эти двѣ вещи несовмѣстны: нужно выбирать что нибудь одно.
Парижъ – резиденція правительства, министерствъ, императорскаго семейства, двора, сената, законодательнаго корпуса, государственнаго совѣта, кассаціоннаго суда, даже провинціальной аристократіи съ ея многочисленной челядью. Сюда пріѣзжаютъ посланники всѣхъ иностранныхъ государствъ, стекаются съ цѣлаго свѣта путешественники, часто въ числѣ 100 и 150 тысячь, спекуляторы, ученые, художники. Здѣсь сердце и голова государства, окруженныя пятнадцатью цитаделями и валомъ въ сорокъ пять километровъ, охраняемыя гарнизономъ, составляющимъ четвертую часть наличныхъ военныхъ силъ страны; ихъ нужно охранять и защищать во что бы то ни стало. Все это, очевидно, далеко превосходитъ кругъ дѣятельности городского совѣта, и вся страна возстала бы, если бы, по муниципальной конституціи, Парижъ сдѣлался, такъ сказать, равнымъ имперіи; если бы городская дума стала соперничать съ Люксанбургомъ, Пале–Бурбономъ и Тюйльери; если бы приказаніе городскихъ совѣтниковъ могло остановить императорскій декретъ; если бы, при непріятельскомъ нашествіи, Парижская національная гвардія, сдаваясь врагу–побѣдителю, вздумала увлечь своимъ примѣромъ линейныя войска и понудить ихъ сложить оружіе.