Я не стану болѣе распространяться о выводахъ ученія взаимности, о тѣхъ самыхъ выводахъ, которые такъ ясно изложены въ Манифестѣ Шестидесяти по поводу корпоративной реформы, примѣненія всеобщей подачи голосовъ и провинціальныхъ и городскихъ правъ. Довольно того, что, въ силу логики и на основаніи фактовъ, я утверждаю зависимость политики отъ экономіи, которыя въ рабочей демократіи должны обѣ слѣдовать одному и тому же методу и подчиняться однимъ и тѣмъ же принципамъ. Отсюда прямо слѣдуетъ, что въ будущемъ и единая республика, и конституціонная монархія, также мало соблазнятъ народъ, какъ и торговая анархія или икарійская община.
Безспорно, что подобное воззрѣніе еще не успѣло въ настоящую минуту стать общимъ: только немногіе избранные мыслители признаютъ его вѣрнымъ. При всемъ томъ, основаніе заложено, сѣмя брошено, и оно разовьется непремѣнно силою народной логики и естественнымъ теченіемъ событій. Dabit Deus incrementum. Съ глубокимъ убѣжденіемъ можемъ мы сказать теперь: хаосъ соціализма 1848 года разсѣялся; что обѣщаетъ онъ въ будущемъ – разгадать не берусь, но вижу и знаю только то, что зародышъ соціализма развился и созрѣлъ вполнѣ. Клевета и невѣжество не уничтожатъ его, потому что онъ долженъ жить, и задача его жизни рѣшена. Отнынѣ революція демократическая и соціальная не шутя обращается въ систему обезпеченія, которая не замедлитъ восторжествовать.
Идея взаимности, внѣ которой, какъ мы убѣждаемся со дня на день, нѣтъ для народа спасенія, нѣтъ для него возможнаго облегченія, эта самая идея при своемъ появленіи въ свѣтъ вызвала, однако, нѣкоторые упреки. Противъ нея возстали съ двухъ сторонъ такія партіи, которыя, не смотря на внѣшнее несходство воззрѣнія и характера, въ сущности совершенно одинаковы: я разумѣю старую демократію и буржуазію. Съ одной стороны, старые демократы стали опасаться, что ученіе взаимности уничтожитъ національное единство, то есть ту силу общественной связи, которая придаетъ народу значеніе и славу. Съ другой стороны, буржуазія заявила подобное же недовѣріе: она увидѣла въ системѣ взаимности стремленіе къ анархіи и, во имя самой свободы, стала протестовать противъ звѣрства личнаго права и непомѣрнаго притязанія личности вообще!!
Поводомъ къ такому протесту послужило отчасти то обстоятельство, что въ средѣ болѣе здравомыслящихъ, чѣмъ благоразумныхъ писателей нашлись люди, которые въ послѣднее время особенно сильно нападали на центральную власть за ея стремленіе захватить все въ свои руки. Надо знать, что во Франціи, въ теченіе уже двѣнадцати лѣтъ, господствуетъ общее отвращеніе ко всякому движенію, и потому, въ концѣ концовъ, послѣ всевозможныхъ споровъ, раздоровъ и противорѣчій, большинство отстаиваетъ такъ называемый «порядокъ» и возстаетъ противъ свободы.
И такъ, волей–неволей, рабочая демократія должна показать, какимъ образомъ, слѣдуя своему принципу взаимности, думаетъ она осуществить девизъ буржуазіи 1830–го года – « Свобода–Общественный Порядокъ» или то самое, что республиканская демократія 1848–года охотнѣе выражала словами: « Единство и Свобода.»
Здѣсь представляется намъ удобный случай видѣть все величіе значенія и характера той верховной идеи, въ силу которой торжественно заявляется политическая способность рабочихъ классовъ.
Обратимъ сперва вниманіе на то, что умъ человѣческій не въ состояніи отрѣшиться отъ идеи единства. Эту идею онъ утверждаетъ во всемъ: въ религіи, въ наукѣ, въ правѣ; онъ желаетъ, разумѣется, ввести ее и въ политику, и даже въ философію и свободу, не взирая на логическую невозможность. Единство – законъ всего живущаго и организованнаго, законъ всего, что чувствуетъ, любитъ, наслаждается, создаетъ, борется, работаетъ и, путемъ борьбы и труда, ищетъ порядка и благополучія. Отрицаніе единства казалось всегда принципомъ дьявольскаго царства, анархіей, разложеніемъ, то есть смертью. Только въ видахъ единства строятся города, издаются законы, появляются государства, освящаются династіи и, только во имя единства, народы повинуются своимъ владыкамъ, парламентамъ, первосвященникамъ. Только изъ страха разложенія, какъ неизбѣжнаго послѣдствія смутъ и раздоровъ, всюду полицейская власть преслѣдуетъ своимъ подозрѣніемъ и гнѣвомъ философскія изслѣдованія и «дерзкую» критику, и «нечестивое» отрицаніе и «богоубійственную» ересь; только для сохраненія этого драгоцѣннаго единства и сносятъ иногда народы самую возмутительную тиранію.
Постараемся же понять, наконецъ, что такое единство въ настоящемъ своемъ смыслѣ.
Замѣтимъ сперва, что какъ нѣтъ Свободыбезъ Единстваили, все равно, безъ Порядка, точно такъ же нѣтъ и единства безъ разнообразія, безъ раздѣленія, безъ разносторонности; нѣтъ Порядкабезъ протеста, безъ противорѣчія и борьбы. Свобода и Единствоили Порядокъ, эти идеи точно такъ же предполагаютъ одна другую, какъ кредитъ залогъ, какъ матерія духъ, какъ тѣло душу; ихъ нельзя ни отдѣлять, ни совмѣщать; волей неволею приходится жить съ ними и возможно только уравновѣсить ихъ.
И такъ, вопросъ заключается вовсе не въ томъ, какъ утверждаютъ безсильные софисты: выйдетъ ли Свобода изъ Порядка или Порядокъ изъ Свободы; можемъ ли мы считать Свободупричиной Порядкаили послѣднимъ словомъ прогрессивнаго развитія? Все это вздоръ, потому что Порядокъ и Свобода, для своего заявленія, вовсе не требуютъ посторонняго содѣйствія или позволенія: они существуютъ вѣчно, во взаимной неразрывной связи. Вотъ почему вся задача состоитъ въ томъ, чтобы опредѣлить ихъ соотношеніе и отличительный характеръ.
До сихъ поръ, въ каждомъ политическомъ обществѣ, Порядокъ и Свободабыли выраженіями неточными, случайными, чтобы не сказать произвольными. Человѣчество, въ своемъ самобытномъ развитіи и самоосвобожденіи, жило рядомъ гипотезъ, которыя были для него, въ одно и тоже время, опытомъ и переходомъ изъ одного состоянія въ другое. Можетъ быть мы не дошли еще до конца и не исчерпали всѣхъ этихъ гипотезъ; во всякомъ случаѣ, для насъ утѣшительно то, что въ настоящее время мы знаемъ, что 1) общество стремится одновременно къ Свободѣ и Порядку, и 2) можно опредѣлить и ускорить это стремленіе.
Отчего, въ самомъ дѣлѣ, столько правительственныхъ формъ, столько государствъ такъ сказать уничтожались сами собой, одни за другими?
Отчего общественная совѣсть осудила ихъ безвозвратно и, въ настоящую пору, не найдется въ цивилизованной Европѣ ни одного человѣка, который захотѣлъ бы клясться во имя какой нибудь конституціи? Отчего даже конституціонная монархія, дѣло трехъ послѣдовательныхъ поколѣній, та самая монархія, которую такъ любили наши отцы, противна уже современнымъ людямъ и представляетъ повсюду въ Европѣ картину своего явнаго упадка? Все это происходитъ оттого, что ни одна политическая форма не дала еще до сихъ поръ настоящаго рѣшенія задачи согласованія Свободы и Порядка, того согласованія, какого требуютъ всѣ разумные люди. Это происходитъ оттого, что единство, какъ понимаютъ его самые крайніе либералы и отчаянные абсолютисты, остается еще единствомъ выдуманнымъ, искусственнымъ, дѣломъ принужденія, насилія, короче – чистымъ матеріализмомъ, который противенъ совѣсти и недоступенъ разуму. Подобное единство ничто иное, какъ догматъ, выдумка, знамя, символъ секты, партіи, церкви или племени; говоря другими словами – догматъ вѣры или государственной необходимости.
Пояснимъ нашу мысль нѣсколькими примѣрами. Франція представляетъ намъ громадный образъ единства: начиная съ Гуго Капета, мы можемъ по годамъ показать время присоединенія каждой провинціи и образованія государственнаго единства. Въ 1860 году Савойя и Ницца, въ свою очередь, присоединились къ Франціи: что можетъ доказать это въ пользу ея единства? Какая ей выгода отъ увеличенія территоріи и завоеваній? Неужели политическое единство только одинъ вопросъ о пространствѣ и границахъ государства? Если бы это было такъ, то задача единства могла бы разрѣшиться только во всемірной монархіи, и никто не вѣрилъ бы тогда въ судьбу Франціи, Англіи, и никакое государство не имѣло бы смысла.
Изъ области матеріялизма перейдетъ въ область спиритуализма. Всеобщая подача голосовъ, какъ она выразилась закономъ 1852 года, конечно представляетъ собою идею единства; тоже самое можно сказать и объ избирательныхъ порядкахъ 1830, 1806, 1793 годовъ и т. д. Что же, спрашивается, доказываютъ всѣ эти формулы? Въ которой изъ нихъ найденъ настоящій порядокъ и выражено истинное политическое единство? Или, еще лучше, въ которой изъ нихъ нашли мы больше смысла и совѣсти? Какая изъ нихъ не измѣнила Праву, Свободѣ, Разуму?!