Например, за окном промозглость, люди кутаются в воротник, у Исаевых в доме рай. Зацвёл лимон, ощетинился иголками кактус, кот, глядя в окно, нежится на подоконнике, по комнатам разгуливает запах оладий. Словно само время, стоя на кухни у печи, льёт половником на сковороду тесто, то шипит, брызжет, и тут же блаженно расползается, загорая золотисто — коричневым цветом.
— Надо же, опять снег, — подойдя к окну, Владимир Николаевич, раздёрнув в сторону шторы, глянул сквозь стекло. — Что-то не припомню, чтобы в начале декабря столько было снега.
Посмотрев на жену, профессор наморщил лоб.
— Чего молчишь, Екатерина?
— Молчу, потому что знаю, что ты любишь зиму.
— Люблю, когда по лесу на лыжах! На небе ни облачка, солнце глаза режет. а под ногами скрип да скрип. А ещё лучше, когда метель залихватская поднимает белую пыль и в лицо. Снег на щеках тает, словно плачет.
— Так говоришь, будто тоскуешь.
— Может, и тоскую. В юности, бывало, с отцом по тайге до избушки километров десять. К вечеру придём уставшие, радость из глаз брызжет. Печку натопим, похлёбку заварим, наедимся и спать. Лежим, слушаем, как ветер гудит, будто песню заводит. Утром проснёмся, снега по самую крышу. Чая попьём, за ружья и в лес. Неделю проживёшь в тайге, и жизнь уже не такой притворной кажется.
— Чего же тебя в город потянуло? — не отрывая глаз от мелькавших в руках спиц, проговорила Екатерина Алексеевна.
— Учиться хотел. Природу мечтал познать, про то, что в земле таится. Батя, сам того не ведая, любовь к геологии привил. Про алмазы, про нефть, про металлы, которые людям жизнь краше делают, часами мог рассказывать. Ему в своё время про то дед говаривал, он — мне. Дед- то мой старателем был, до мастера дослужился. Чтобы начальником стать, требовалось образование иметь. А где взять? Ближайший город за три сотни километров.
— Получается, что ты вроде Ломоносова, из родительского дома пешком в город ушёл?
— Можно сказать и так. Батя на станцию отвёз, в поезд посадил, велел без документа об образовании не возвращаться.
Пройдя через комнату, Владимир Николаевич с шумом опустился в стоящее рядом с диваном кресло. После чего, кряхтя и чертыхаясь, развернулся лицом к телевизору.
— Не пойму, Катерина!? Показывают заседание думы, звук же будто из консерватории.
Оторвав взгляд от вязания, Екатерина Алексеевна посмотрела на мужа.
— А вот это уже серьёзно.
Пробежавшая по губам жены улыбка заставила Владимира Николаевича насторожиться.
— Ты о чём?
— О том, что вас, уважаемый профессор, только что посетил старческий маразм. У телевизора, Володенька, звук выключен. Музыка звучит из приёмника.
— Точно! — хлопнув себя по колену, воскликнул Исаев. — А я-то в толк взять не могу, концерт что ли симфонический депутатам дают. Ты, Екатерина, — развернувшись лицом к жене, Владимир Николаевич попытался изобразить недовольство, — вместо того, чтобы подсказать, готова лишний раз носом ткнуть — старость не радость, одна не приходит.
— Чего завёлся то? — поправив очки, попыталась урезонить мужа Екатерина Алексеевна. — Не стой ноги, что ли встал?
— Нога та. А вот ты со своим вязанием, скоро и про дом, и про мужа забудешь. Стучишь с утра до вечера железками, словно станок вязальный.
Екатерина Алексеевна, оторвав глаза от спиц, глянула на мужа поверх очков.
— Есть претензии? Говори.
— Есть, — для убедительности Владимир Николаевич несколько раз кашлянул. — Мы ужинать сегодня будем?
Воткнув спицы в клубок, Екатерина Алексеевна поднялась с кресла.
— Чисто мужская психология — война войной, ужин по расписанию, которое вы, уважаемый профессор, установили сами — девятнадцать ноль-ноль. Так что самое время, оторвав зад от кресла, помочь накрыть на стол.
Пока Владимир Николаевич доставал из буфета посуду, Екатерина Алексеевна, сходив на кухню, внесла в комнату разнос, уставленный в два ряда разного размера тарелками.
— Ого! — глядя на то, как супруга расставляет на столе столь невообразимое для семейного бюджета количество закусок, воскликнул профессор. — Балычок?! Водочка?! Икорка?! По какому поводу?
— А вот об этом я хотела спросить тебя, — с ноткой таинственности в голосе, проговорила в ответ Екатерина Алексеевна. — Что такого сегодня происходило в университете, что ты на лацкан пиджака пристегнул орденскую планку?
— Что разнюхала?
— А ты думал? Мне, как любой женщине, присуще любопытство. Ты ещё до университета не дошёл, а я уже знала. Позвонила на кафедру, секретарша всё и выложила.