— Что с вами было, дядюшка Кренкебиль? Почитай, три недели не показывались. Уж не расхворались ли? Бледный вы какой-то.
— Признаюсь вам, я немножко побарствовал, мадам Майош.
Ничего не изменилось в его жизни, только что он чаще обычного заглядывает в кабачок, — ему кажется, что праздник продолжается и он водит знакомство со щедрыми людьми. К себе в чулан он возвращается навеселе. Лежа на тюфяке и натянув на себя вместо одеяла мешки, одолженные торговцем каштанами с ближнего угла, он размышляет: «На тюрьму грех жаловаться, там все есть, что требуется. А дома как-никак лучше».
Радость его оказалась недолгой. Вскоре он заметил, что покупательницы чураются его.
— Сельдерей хорош, мадам Куэнтро!
— Мне ничего не нужно.
— Как так — ничего? Вы ведь не воздухом сыты?
А г-жа Куэнтро, не удостоив его ответом, надменно вплывала в свою булочную. Лавочницы и консьержки, прежде обступавшие его расцвеченную свежей зеленью тележку, теперь отворачивались от него. Добравшись до сапожной мастерской под вывеской «Ангел-хранитель», откуда пошли его распри с правосудием, он крикнул:
— Мадам Байар, а мадам Байар, вы остались мне должны пятнадцать су!
Но г-жа Байар, восседавшая за прилавком, даже не потрудилась повернуть голову.
Вся Монмартрская улица была осведомлена, что старик Кренкебиль отсидел в тюрьме, и вся Монмартрская улица знать его не желала. Слух о вынесенном приговоре долетел до улицы Фобур-Монмартр, вплоть до шумного перекрестка улицы Рише. Тут Кренкебиль около полудня увидел свою неизменную и щедрую покупательницу, мамзель Лору; она стояла нагнувшись над тележкой сопляка Мартена и выбирала кочан капусты. Волосы ее сверкали на солнце пышным пучком золотых нитей. А сопляк Мартен, лодырь и дрянь, клялся, положа руку на сердце, что лучшего товара не найти.
От этого зрелища у Кренкебиля зашлось сердце. Он наехал своей тележкой на тележку Мартена и срывающимся жалобным голосом сказал мамзель Лоре:
— Нехорошо с вашей стороны изменять мне.
Мамзель Лора и сама признавала, что она не графского рода и о полицейском фургоне, а также о кутузке получила представление не в высшем свете. Но честным можно быть в любом сословии. У каждого человека есть свое достоинство, и никому не охота знаться с проходимцем, только что выпущенным из тюрьмы. А посему она ответила Кренкебилю гримасой отвращения. Старик разносчик, рассвирепев от обиды, рявкнул:
— Потаскуха ты эдакая!
Мамзель Лора выронила из рук кочан и заверещала:
— Ишь ты, старый одер! Сам в тюрьме отсидел, а туда же, порядочных людей срамить!..
Если бы Кренкебиль владел собой, он ни за что не попрекнул бы мамзель Лору ее профессией. Долголетний опыт научил его, что занимаются в жизни совсем не тем, чем хочется, ремесла себе не выбирают, а хорошие люди найдутся повсюду. У него хватало ума не интересоваться, как живут дома его покупательницы, и никого не осуждать. Но тут он не помнил себя. Трижды обозвал он мамзель Лору потаскухой, паскудой и шлюхой. Мамзель Лору и Кренкебиля уже обступили любопытные, а те продолжали обмениваться столь же смачными ругательствами и готовились исчерпать весь свой запас, если бы не внезапно выросший перед ними полицейский; при виде его неподвижной безмолвной фигуры они мигом застыли, замолкли и разошлись в разные стороны. Но этот эпизод окончательно погубил Кренкебиля в мнении улицы Фобур-Монмартр и улицы Рише.
VII
Старик поплелся прочь, ворча себе под нос:
— Ну и верно, что девка, самая что ни на есть гулящая девка.
Но в глубине души он не в этом ее винил. И не презирал за ее ремесло. Он даже питал к ней уважение за бережливость и рассудительность. Бывало, они любили потолковать друг с другом. Она рассказывала ему о своих родных, живущих в деревне. И оба они мечтали вслух завести садик с огородом и разводить кур. Хорошая была покупательница! Когда же он увидел, как она торгует капусту у сопляка Мартена, у дряни, у лодыря, у него самого все нутро перевернулось, а от ее брезгливой мины кровь бросилась в голову, и тут, конечно!..