К тому же в Ноллаке имелся кинотеатр, где по субботам и воскресеньям показывали старые фильмы, давно сошедшие с экрана и позабытые в больших городах. В эти дни можно было и потанцевать в бистро. Иногда наезжали, в поисках «живописности», девицы из Руайе, разодетые «не хуже парижанок», хотя всегда что-то оказывалось излишним или чего-то недоставало в их нарядах — то чулки были чересчур розовые, то узор ткани на платье не гармонировал с фасоном и отделкой.
Мужчины, не уезжавшие из Ноллака на работу, выходили из дому поздним утром. Торговцы не спеша отпирали лавки, вяло топтались возле кассы или на пороге своего заведения, перекликались с соседями или перебрасывались приветствиями с проходившими мимо постоянными покупательницами: «Хорошая погода, мадам Тесье!» — «Да, только бы продержалась подольше, ребятишкам солнышко надо». — «Ну конечно, уж им-то надо!» Потом шли на рынок хозяйки с кошелками и, останавливаясь, заигрывали с младенцем, пускавшим пузыри в колясочке, которую супруга мясника выставляла на тротуар. Потом в спокойном воздухе дребезжал колокольчик у входных дверей то одной, то другой лавки. Собаки бегали друг за другом по улицам.
Около полудня возвращался со своей тележкой подручный булочника и мимоходом перекидывался шутками с молоденьким подручным мясника, тоже развозившим на своем велосипеде товар по домам. Булочник и мясник заглядывали в свои приходо-расходные книги и с большим сожалением покидали лавку: продовольственные закупки горожан к этому часу почти уже бывали закончены, о чем нетрудно было судить, ибо количество проданного хлеба и мяса день ото дня оставалось, можно сказать, неизменным. Один лишь аптекарь заранее не мог знать, как пойдет его коммерция, и, случалось, все» утро проводил среди своих банок, с озабоченным видом отрывая и приклеивая ярлыки с рецептами к коробочкам и пузырькам с лекарствами. В этом краю люди, в общем, обладали крепким здоровьем, не ведали ни эпидемий, ни автомобильных катастроф. А исцарапанные в кровь коленки школьников не приносят аптекарям доходов.
В таком же положении находился и доктор, но его это мало тревожило; он уже отошел от дел, врачебной практикой занимался, как он говорил, лишь из филантропии и принимал поистине удрученный вид при мысли о том, что ему придется написать кому-нибудь рецепт, — на первом месте у него были заботы о своем саде. Жил он рядом со школой, и оказалось, что местный учитель тоже вздумал обрабатывать имеющийся при школе клочок земли и делал это с удовольствием. Однако доктор вовсе не симпатизировал молчаливому и рассеянному любителю-садоводу, — у педагога, по мнению медика, были слишком левые взгляды, «опасные и вместе с тем ребяческие» убеждения, которые он стремился внушить и своим ученикам, несмотря на многократные жалобы их родителей и недовольство инспектора, приезжавшего из учебного округа.
Какие же события нарушали хотя бы в некоторой мере спокойствие обитателей Ноллака? Разве только что избрание самой добродетельной в городе девушки и отмечавшиеся годовщины перемирия 1918 года. В дни этих годовщин мужчины, надев старый сюртук и шляпу-котелок, собирались у памятника жертвам войны, изображавшего женщину с печальным лицом и поддерживающего ее солдата-пехотинца; а над этими фигурами, на верху обелиска, высилась эмблема Галлии — великолепный бронзовый петух. Мэр зачитывал список с именами погибших — их было много для такой маленькой коммуны, мужчины мрачно ковыряли землю носком ботинка, старушки иной раз роняли слезу. Тощий молодой священник кропил святой водой собравшихся да заодно и высеченные на памятнике имена погибших, отдавших свою жизнь за родину. Затем женщины уходили домой, а мужчины отправлялись в кафе, не страшась насадить пятен на свои парадные костюмы.