Моруа-публицист и литературный критик (книги «Миссия общественных библиотек», «Диалоги живых», 1959; «От Пруста до Камю», 1963 и др.) полон уважения к своим современникам, он всегда ищет в их жизни и творчестве черты, ему близкие, стараясь разгадать логику иных судеб, сложившихся не так, как его собственная.
Andre Maurois: «Meipe ou ta Delivrance» («Meun, или Освобождение»), 1923; «Premiers contes» («Первые рассказы»), 1935; «Toujour l'inattendu arrive» («Всегда случается неожиданное»), 1943; «Le diner sous les marroniers» («Обед под каштанами»), 1951; «Pour piano seul» («Только для фортепьяно»), 1964.
Новелла «Возвращение пленного» («Le Retour du prisonni-er») включена в сборник «Обед под каштанами». Рассказ «Проклятье золотого тельца» («Malediction de l'or») входит в книгу «Только для фортепьяно».
Возвращение пленного
История эта не вымышленная, а подлинная. Произошла она в 1945 году во французской деревушке, которую мы по понятным причинам назовем условно Шардей.
Начинается наша история в поезде, на котором возвращаются из Германии пленные французы. Их двенадцать человек в купе, рассчитанном на десятерых; им страшно тесно, они изнемогают от усталости, но настроение у всех повышенное, и они счастливы от сознания, что после пятилетнего отсутствия снова увидят наконец родные места, свой дом, свою семью.
Почти у всех воображение занято сейчас образом женщины. Они думают о ней с любовью, с надеждой, а кое-кто и с тревогой. Найдут ли они ее все такою же, по-прежнему верной? С кем она встречалась, что делала в эти долгие годы одиночества? Удастся ли вновь наладить совместную жизнь? Те, у кого есть дети, волнуются меньше. Их женам пришлось заниматься ребятишками, и присутствие малышей, их жизнерадостность, помогут на первых порах войти в привычную колею.
В углу купе сидит высокий, худой мужчина, с живым лицом и горящими глазами, похожий скорее на испанца, чем на француза. Зовут его Рено Лемари, и родом он из Шардея в Перигоре. В то время как поезд мчится в ночи и время от времени паровозный свисток покрывает однообразный грохот колес, он беседует с соседом:
— Ты женат, Сатюрнен?
— Конечно, женат… Еще до войны два малыша родилось… Ее зовут Марта. Хочешь, покажу карточку?
Сатюрнен — низкорослый веселый мужчина со шрамом на лице — вынимает из внутреннего кармана потрепанный, засаленный бумажник и с гордым видом показывает рваную фотографию.
— Красавица! — замечает Лемари. — И тебе не боязно возвращаться?
— Боязно?.. Я сам не свой от радости. Чего же бояться?
— Но ведь она красавица, осталась одна, а вокруг столько мужчин…
— Ты меня смешишь! Для Марты других мужчин от роду не существовало… С ней вдвоем мы всегда были счастливы… А если бы я тебе показал, какие письма она мне присылала все эти пять лет…
— Ну, письма… Это еще ничего не доказывает… Я тоже получал прекрасные письма… И все-таки я очень волнуюсь.
— Ты не уверен в своей жене?
— Да нет, уверен… Был, по крайней мере, уверен… Пожалуй, больше, чем кто другой… Мы женаты уже шесть лет, и ничто никогда не омрачало нашу жизнь.
— Так в чем же дело?
— Все дело, старина, в моем характере… Я из тех, что никак не могут поверить в счастье. Я всегда твердил себе, что Элен для меня слишком хороша, слишком красива, слишком умна… Она женщина образованная, мастерица на все руки… Возьмется за тряпку — тряпка превращается в платье… Примется обставлять крестьянский домик — он становится раем… Вот я и думаю: во время войны в наших местах перебывало много беженцев и среди них, разумеется, попадались люди куда лучше меня… Возможно, были и иностранцы, союзники… На самую красивую женщину в селе, ясное дело, обращали внимание.
— Ну и что же такого? Раз она тебя любит…
— Так-то оно так, старина. Но ты представь себе: жить в одиночестве целых пять лет. Шардей не ее родина, а моя. Родни у нее там нет. Значит, соблазн был велик.
— Ты меня смешишь, честное слово! У тебя мозги набекрень… Ну, допустим даже, что что-то и было… Что ж из этого, если она о нем и думать перестала? Если только ты один ей и нужен?.. Скажут мне, предположим, что Марта… Так я отвечу: «Ни слова больше!.. Она мне жена; пришлось воевать; она осталась одна; а теперь снова мир… Мы начинаем сызнова».