— К начальнику. Он у себя?
— Должно быть…
Водитель идет за ними. В первой комнате, у внутренней двери, на посту стоит солдат-вьетнамец.
— Начальник там?
— Да, — отвечает вьетнамец, — но приказано не беспокоить.
— Не твое дело! Мы привели пленного.
Пьеро отстраняет вьетнамца и стучит в дверь.
— Ну, что там такое?!
Пьеро приоткрывает дверь, просовывает голову:
— Пленного привели, парня…
— Обождите, сейчас им займусь.
Пьеро хлопает створкой. Замок не защелкивается, дверь остается приоткрытой. Вьетнамец-часовой улыбается, показывая всем своим видом: «Я же, мол, говорил».
— Как живешь, Пьеро?
— Осточертело мне все это, Мимиль.
— Может, подцепил?..
— Нет. У меня фурункулы.
Мимиль распечатывает пачку «Пэл-Мэл».
— Куришь?
— Американские? Иногда можно выкурить штучку.
— В Сайгоне только эти и курят, даже тыловики.
— Послушай, Мимиль, ты там Иветту видел?
Мимиль не отвечает. Он почесывает правую икру носком левого кеда. Третий солдат спрашивает у Пьеро:
— Может, я схожу на третий пост, посмотрю, что у них там делается?
— Валяй, я догоню тебя минут через пять.
Мимиль и Пьеро прислоняются к стене.
— Новенький?
Пьеро утвердительно кивает головой.
— И много новых в роте?
— Французов, нет, немного.
— А этих? — Мимиль подбородком указывает на вьетнамского солдата.
— Этих-то хватает.
— Ты что, им не доверяешь? — спрашивает Мимиль, понизив голос.
— Ну, пока ты гулял, их пообтесали. Да, так как же Иветта?
— Конец, всё, отходил!
— Да ты что?
— Не повезло: там летчик, капитан морской авиации. Где уж мне…
— Нашел бы другую… Все они одинаковы!
— Шлюхи…
— Не сравнить с нашими.
— Это уж точно. Я нашел одну «крестную», вроде бы стоящая… Через «Рейн и Дунай». А какие письма заворачивает!
— Да, но по переписке — не то, не так успокаивает. Надо и то и другое!
Оба долго молчат, почти одновременно докуривают свои сигареты, потом какое-то время ждут.
— Я прихватил в Сайгоне кой-чего хлебнуть. Лежит у меня в багажнике. Пропустим немного?
Пьеро смотрит на Тя Кхе, потом на вьетнамца:
— Эй ты, Бао Дай! Пригляди за ним минутку.
Солдат улыбается в знак согласия, показывая красные от бетеля зубы. Мимиль и Пьеро выходят в обнимку.
— А вот насчет Иветты, меня это все-таки удивляет…
Небо нависает все ниже и ниже, словно мокрый мешок касается крыш, однако воздух сух и шершав. Дышишь — будто жуешь крылья стрекоз. Время от времени в столбе пламени с треском обрушивается горящая крыша. Какой-то взвод идет на позиции: частый топот, свистки, смех. Перед джипом с трудом тормозит мотоцикл.
— Привет, Мимиль! Отпуск кончился? Не повезло!
Тя Кхе медленно поднимает голову. Часовой стоит прямо перед ним. Глаза стрелка прямо перед глазами Тя Кхе. Вьетнамец сразу же отворачивается, но почти тут же снова смотрит в глаза Тя Кхе и слегка улыбается. Тогда сухо отворачивается Тя Кхе.
Страшнейший удар грома сотрясает землю. Горящая деревня содрогается. Этот гром, которого ждали так долго, ускоряет ритм жизни. Со всех концов несутся крики, шаг переходит в бег, моторы откликаются ревом. Дверь ударяет о стену — входят солдаты и старший капрал.
— Привет. Он там?
— Да, но приказано не беспокоить, — отвечает вьетнамец. И тотчас добавляет: — Должно быть, занят надолго.
Солдат достает пачку сигарет. Капрал закуривает, потом спрашивает:
— Ты где служил раньше?
— В роте обслуживания четвертого полка тунисских стрелков в Хайфоне.
— В Индокитае давно?
— Два месяца.
— Значит, ничего еще не видал!
— Как так — не видал? Я участвовал в операции на шоссе номер шесть.
— Об этом и речь. А теперь ты у Ван дер Мейлена. Слыхал о таком?
— Кое-что слыхал.
— Если где-то дела идут плохо, посылают Ван дер Мейлена с его ребятами, понял? Тут уж, слово даю, нам не попадайся, вот как. Поэтому я и сказал, что ты ничего не видел. Через три дня сам скажешь, что я был прав. Ван дер Мейлена надо видеть за работой. Стой, а вот этот вьет… Бьюсь об заклад, он его приготовил себе для пятнадцатиминутной физзарядки… Уловил?
Капрал сотрясается от смеха. Солдат тоже начинает трястись, но беззвучно и так, что лицо его не смеется, а словно плачет. И вдруг он, в свою очередь, тоже прыскает, но сильнее и более нервно, чем капрал.