Алену Прево чуждо элитарное представление об искусстве. Вместе с одним из своих друзей, крестьянином Гренаду, он написал историю его жизни; демократизации культуры Прево способствовал, работая в редакции журнала «Травай э кюльтюр» и в агентстве Франс Пресс.
Ален Прево любил жанр новеллы и с интересом следил за его развитием, посвятив этой проблеме ряд лекций. Многие сюжеты его рассказов находили продолжение в романах (рассказ «Микарем» и роман «И все-таки желаю удачи…», новелла «Атропос» и роман «Безвестные герои», повесть и роман под названием «Влюбленные из Эвиля»). Прево был истинным рассказчиком, — писал Вюрмсер, — «рассказчиком-реалистом, для которого наблюдение значило больше, чем воображение, а рассказанная история — то есть истина — больше, чем литература».
Alain Prevost: «Adieu, bois de Boulogne!» («Прощай, Булонский лес!»), 1972.
Новелла «Прощай, Булонский лес!» входит в одноименный сборник.
Прощай, Булонский лес!
Он не из тех швейцаров, что красуются в парике, с цепью на шее и в лаковых сапогах. У Шамфоля всего лишь скромный синий костюм, фуражка, три медали и увечье, полученное в бою. Взорвавшаяся граната оторвала ему кусок правой руки вместе с четырьмя пальцами. Остался только большой, который он для вида старательно высовывает из кармана.
Каждый день он занимает свое место на площадке второго этажа за столом, покрытым зеленым сукном. Неизменны орудия его труда: календарь, внутренний телефон, блокнот с печатными бланками: «Имя посетителя», «Цель визита», «Час».
Поначалу ему было очень тоскливо в Париже. Он это предвидел. Не по своей воле он оказался в изгнании. Ему пришлось покинуть родные места из-за чрезмерного усердия господина мэра-депутата, который выхлопотал для него эту должность. Шамфоль прекрасно понимал, что отказаться невозможно: в глазах земляков он сразу превратился бы из героя в ничтожество.
И он пошел все равно как на войну. Даже хуже. В армии, по крайней мере, вас кормят, поят, говорят, что делать. А в Париже — пустота. Комнатка в предместье — пустая. Стол на площадке лестницы почти всегда пустой. На улице, в поезде, в метро — незнакомцы с пустыми глазами. Он всех боялся: продавцов, официантов, парикмахеров, контролеров, прохожих. Мысленно он обращался к ним: «Меня зовут Альбер Шамфоль. Я из Баланвиля на Луаре. Я человек порядочный, служу на хорошем месте…» Он никуда не ходил, кроме булочной и бакалеи на углу. Банкам он не доверял и держал сбережения в кассе взаимопомощи. Всегда худой, он стал кожа да кости. И разговаривал он, даже мысленно, только с самим собою.
Потом он открыл для себя большие магазины: цены на всех товарах, печатные рекламы. Никто не обращал на него внимания: он мог по полчаса стоять в нерешительности перед пирамидами мыла, сахара или бутылок с оливковым маслом. Сделав покупки, он бродил по рядам под музыку, несущуюся из громкоговорителей. Он записывал цены, щупал ткани, разглядывал перочинные ножи, радиоприемники, посуду, художественные изделия. В следующую субботу он отправлялся в другой магазин, сравнивал цены, обстановку, количество покупателей. Дома он сверялся со своей книжкой кассы взаимопомощи и соображал, что лучше купить в рассрочку — стиральную машину или полотер.
Вторым его открытием была статья «Не левша ли вы?» в медицинской рубрике одного еженедельника. Он смотрел на свою здоровую руку, как будто видел ее в первый раз. Здесь бугорок, здесь углубление, тут так называемая линия судьбы. Пальцы послушно двигались, исполняя его приказания. От «а» до «зет». Шамфоль проделал все испытания, рекомендованные статьей. Какая радость! Его неповрежденная рука оказалась годной!
Милая, драгоценная рука! Целые месяцы потратил он на то, чтобы обучить ее вещам, которые она давно должна была бы знать. Он написал автору статьи и за вознаграждение получил от него пособие по тренировке рук. Шамфоль жонглировал теннисными мячами, неутомимо мял в руке каучук, копировал рисунки, переписывал тексты. Скоро он научился писать левой рукой лучше, чем раньше писал правой.
— Здорово я их всех обштопал! — говорил Шамфоль сам себе.
Теперь, вспоминая земляков, он хихикал. Проходя мимо кабинетов чиновников, думал: «Знали бы они…»
К нему возвращалась уверенность в себе, он начал осваиваться. Подсчитав, сколько тратит на дорогу, он решил, что дешевле будет снять комнату в Париже, и нашел подходящую в десяти минутах от министерства. У него освободилось два часа в день для прогулок. Он обнаружил Сену. По воскресеньям он пробовал удить рыбу, но предпочитал прогулки и доходил пешком до Булонского леса. Он брал с собой корзиночку с завтраком. Щеки его порозовели. Он отпустил усы.