Это пророчество больно задело Ж.-М. Дюбуа.
— Учти, — сказал он, — что и тебе ничего не стоит туда попасть, если вовремя не заткнешься. Не забудь, мне достаточно слово сказать.
— Оказывается, мсье к тому же еще и шпик! — язвил Пюпар, ковыряя зубочисткой в зубах. — На доносах прирабатываешь?
— Я смогу твоей супруге деньги дать. Авансом. На всякий, так сказать, пожарный случай.
— А моя супруга чхать хотела на твои деньги, — заявил Пюпар. — Мы такого хлеба не кушаем. Хлеба предателей.
— Попрошу выбирать выражения! — рявкнул Ж.-М. Дюбуа. — Обидно как-то получается, накормил дружка обедом, а он тебя вместо благодарности честит.
Теперь уже орали оба. С соседних столиков на них оглядывались. Мими сочла за благо вмешаться. И сделала это на свой манер.
— Да брось ты, — посоветовала она Ж.-М. Дюбуа. — Ты же сам видишь, это несчастный бродяга. Просто озлобившийся тип.
— Нет, вы только послушайте нашу шлюху, которая отпускает бошам между завтраком и обедом!
— И горжусь этим, — отрезала Мими, оскорбленная в своих лучших чувствах. — По крайней мере, они хоть настоящие мужчины. А не развалины с вонючей пастью.
— А зависть его еще повонючей, — заключил Ж.-М. Дюбуа. — Сам мсье, видите ли, ни одного дельца провернуть не умеет, ну и злится на тех, кому везет.
— Таких дел, как твои, найти — раз плюнуть, только поди предложи свои услуги. Я бы тоже мог якшаться с бошами и их за доброту благодарить. Только предпочитаю сдохнуть. Но сдохнуть честным.
— Честным да ничтожным, — злобно огрызнулась Мими. Она не выносила мужчин, равнодушных к ее чарам.
— Вот так-то, красуля, — не унимался Пюпар. — Уж как-нибудь проживем и в немецкую подстилку не превратимся.
Обедающие не вмешивались, а только потихоньку хихикали: никогда ведь не знаешь, с кем тут имеешь дело и кто находится в зале. В основном публика бывала здесь отборная, выхоленная, девицы упитанные, с массивными золотыми побрякушками. Но даже это еще ничего не значило: в часы трапез за столиками встречались люди из самых различных тайных сфер. Шуточки лишь скрывали тошнотворный свинцовый страх, замешенный в равной мере на крови и злате. Кое-кто из пирующих, — возможно, и большинство их, широко швырявшихся деньгами, — знали, что рискуют своей шкурой и что грядет час расплаты. Об убийстве ближнего своего здесь говорили таким тоном, будто просили огонька — прикурить сигарету. Впрочем, имелось немало и других надежных способов убрать врага, не марая рук: не зря небось существует гестапо. Но орать, как эти два болвана, могут только сумасшедшие. Там, где делаются большие деньги, взгляды никакой роли не играют.
Но тут появился сам хозяин заведения. Брюхом вперед, жирный загривок, могучие плечи. Не без диктаторских замашек, и как все, кто кормит втридорога, чувствует себя при этом чуть ли не вашим благодетелем.
— А ну давайте под сурдинку, — посоветовал он. — Мне не с руки заводиться с экономическим контролем. Такие дискуссии не по душе моим клиентам. Не портите им аппетита.
— Вы же меня знаете. И Мими тоже знаете, — залопотал Ж.-М. Дюбуа. — Мы к вам частенько с друзьями наведываемся. И никогда ни гаму, ни шуму. Посмеемся, пошутим и по домам. И по счету — полный порядок. На расходы не скупимся…
— Знаю, знаю, — буркнул хозяин.
— Привел я сегодня сюда этого доходягу, вот он перед вами сидит, от чистого сердца пригласил, как приятель приятеля. А он брюхо, будьте спокойны, вот как набил: два мясных блюда, не говоря уже о ветчине и колбасе, а теперь сами видите — за мое же добро мне в морду плюет. Полюбуйтесь!
— В наше время, — заметила Мими тоном великосветской дамы, — воспитанных людей фиг-то найдешь!
— Ну ладно, смываюсь, — заявил Пюпар, нахлобучивая шляпу. — Только я, дружки любезные, бошевские неразлучники, только я ваших бошей на дух не терплю! Привет честной компании!
И, уже взявшись за ручку двери, он обернулся и послал честной компании последнее ласковое словцо:
— Запомните хорошенько — всех вас до единого вздернут, а тебе, мамуленька Мими, надеюсь, здорово задницу прокупоросят. Просто так, для дезинфекции.
— Черт бы его побрал! — вскинулся Ж.-М. Дюбуа. — Не понимаю, что мне мешает его…
— Да брось, — посоветовала Мими. — Сам виноват, зачем с голодранцами возишься. Это человек не нашего круга.
— Ты же пойми, я из самых добрых чувств!
— Добрые чувства хороши были до войны, — пояснила Мими. — А сейчас для твоих чувств — не время! Теперь каждый сам за себя. И если человек не умеет выкручиваться и голодный сидит, незачем с ним связываться!