Но прежде всего — переговорить по телефону: что будет с нею и с тремя ее чемоданами, если завтра за нею не заедут на машине? Усевшись в кресле, она читала рекламные брошюры, которые валялись на круглом столике. Она не могла понять, о чем в них говорится и к какому времени они относятся. Она снова и снова перечитывала одно и то же, чтобы хоть как-нибудь убить время. В холле было всего несколько человек: телефонистка у своего аппарата, мужчина, ожидавший разговора… Время от времени кто-нибудь проходил, брал ключ и поднимался в номер. Мадам Леонс ждала уже около получаса, кресло начинало казаться ей чересчур твердым. Она очень устала.
Застекленная дверь вела в ресторан. Оттуда вышел мужчина, и за его спиной тотчас погас свет. Мадам Леонс подумала, что ей так и не удастся сегодня поесть. У мужчины был красноватый цвет лица, какой часто бывает у англичан. Хорошо скроенный, но довольно потертый костюм сидел на нем неуклюже, брюки сползли низко на бедра, рубашка почти вылезала из них. На узком лице застыла улыбка, обнажив кривые зубы. Его Глаза встретились с глазами мадам Леонс, и они узнали друг друга: к ее огромному удивлению, это был Тарриг, коллега мужа в самом начале его карьеры. Они потеряли его из виду лет десять тому назад, с тех пор, как он уехал в Африку, работать в колониальном управлении.
— Вот чудеса! — сказал Тарриг, пожимая ей руку. — А куда вы девали Робера?
— Мадам, — позвала ее телефонистка, — обычно в это время М. отключают от города…
Неужели нельзя было сказать ей об этом раньше?!
— Давайте, Жаннетта, выйдем ненадолго?
Мадам Леонс очень устала, но если бы удалось раздобыть где-нибудь чаю…
— Разумеется, вы получите ваш чай! Я тут знаю одно довольно приличное кафе с террасой… Ведь мы не виделись десять лет…
На улице было совсем темно. Это приключение сбивало с толку мадам Леонс: незнакомый город, ночь, появление Таррига из дверей ресторана, словно из далекого прошлого… Ей казалось, что ее несут волны ночи и усталости. Ночь была великолепная, а усталость — как от вина. Терраса кафе тонула во мраке: к затемнению в этом городе относились очень серьезно. Кресла были удобные, и, благодаря настойчивости Таррига, мадам Леонс наконец получила чай. Она была очень довольна: ей оказывали необычайную милость, подавая горячий чай в такой час, когда уже не было газа. Тар-риг что-то говорил, но его голос доносился, словно сквозь толстую стену: по правде говоря, мадам Леонс наполовину спала.
— Да, — слышалось откуда-то издалека, — жизнь в колониях — странная штука, там можно встретить прелюбопытных людей…
Тут мадам Леонс потеряла нить рассказа, когда же она нашла ее вновь, голос продолжал:
— …если б не война, я никогда бы сюда не вернулся, я хотел во что бы то ни стало пойти в армию…
Мадам Леонс чувствовала себя виноватой: она пропустила все, что касалось жизни в колониях. Она сделала над собой усилие, но нить снова оборвалась, и она уже ничего не слышала из того, что Тарриг рассказывал о войне…
Они вернулись в отель. Портье подал мадам Леонс ключ от комнаты и телеграмму. Ну конечно, телеграмма была для нее: они не сразу разобрали фамилию, и телеграмма пролежала с утра!.. Окончательно проснувшись, мадам Леонс вскрыла ее: друзья, которые приготовили ей квартиру и должны были отвезти ее на машине, извинялись, что вынуждены ускорить свой отъезд. Ключи они оставили под ковриком около двери.
Мадам Леонс расстроилась, она протянула телеграмму Тарригу.