Деревца на площади гнулись под тяжестью цветов. Г-н Леруа вздохнул: он смотрел на свою церковь и без всякой радости думал об исповедях, которые ему предстояло выслушать. Он знал все наперед. Нет, его прихожане грешили не так уж тяжко, во всяком случае, те, что приходили каяться… Он не спеша шел к церкви, дети, как всегда, играли в свои обычные игры! Нет, у него не было никакого повода задерживаться. И к тому же, как ни ничтожны их грехи, люди, которые его ждали, ждали.
В сущности, эти люди были под стать своей церкви. У г-на Леруа не лежала к ним душа. К своей церкви он так и не привык. А что, собственно, в ней особенного? В том-то и дело, что ничего особенного в ней не было: одно из тех готических зданий 1910 года, которые сначала, пока камень еще не потемнел и ясно проступали соединительные швы, казались сложенными из детских кубиков. Потом стены загрязнились, покрылись патиной. Дым Б., относимый сюда ветром. Снаружи церковь выглядела довольно просторной, но, как войдешь, обманывала надежды: хорам не хватало глубины, боковым нефам — размаха. И ничто здесь не подымалось над уровнем вульгарного благочестия массового производства, а это не могло не удручать человека, не чуждого художественным притязаниям, вроде г-на Леруа, который в свои младые годы интересовался искусством, бегал по музеям. О, ему нужно было так немного. К тому же в доме господнем главное — помыслы: пусть церковь и не слишком красива, достаточно, не правда ли, чтобы те, кто здесь преклоняет колени, привносили духовный порыв, которого не хватает архитектуре. Да, разумеется, но в том-то и беда, что они его отнюдь не привносили.
Господин Леруа вовсе не жаждал служить мессу в какой-нибудь романской базилике или совершенном готическом нефе. Он вполне удовольствовался бы сельской церковью, которых так много по деревням Франции, пусть и нескладной, но свидетельствующей о своего рода духовном рвении. Господь бог и епископ решили иначе. На долю г-на Леруа выпал крест быть священником в этом бездушном здании с его иконостасом вощеного дерева, пошлой розеткой и вульгарными витражами, плиточным полом, как в ванной комнате, гипсовыми статуями конфетных тонов. Но случались дни, когда все это вставало ему поперек горла, как брюква: он охотно обошелся бы без всего этого.
Какой удручающий покой царил вокруг! Если бы не этот гул над самой головой, на который уже давно никто не обращал внимания, поскольку аэродром располагался совсем рядом, трудно было бы даже поверить, что идет война. В особенности здесь, где почти не видно было афиш, потрясавших г-на Леруа. Если не считать тех, что висели на тумбе и, вытеснив с нее анонсы кинофильмов или концертов, рекламировали трудповинность, сбор железного лома или службу в милиции. Зеленые мундиры оккупантов в этих местах появлялись редко. С соседней улицы донесся свист молочника, который развозил снятое молоко.
«Ладно, — подумал кюре, — пора», — и он поднялся по ступеням паперти. Он представлял себе, кто его ждет, своих, как он в шутку называл их, клиентов. Вероятно, г-жа Гийбутон… старая матушка Бюзвен… Дядюшка Будар, дорожный сторож… один-два молодых человека из училища Святой Евлалии, мучимых отроческими сомнениями… Какое нужно терпение! Г-н Леруа обрек себя на скуку, заранее охватившую его. Тем паче что, если народу собралось много, он пропустит радио, последние известия из Северной Африки… Он и этим пожертвовал во имя божье, правда, не очень охотно. Рука его коснулась четок в кармане.
Его ждали семеро. В том числе шесть женщин, и при свете свечей, зажженных перед Непорочным Зачатием, г-н Леруа сразу узнал несносных любительниц поговорить: этих хватит надолго. Его опасения нисколько не были преувеличены. Он знал от начала до конца все, что скажут эти неумолимые святоши, в какую чепуху, в какие сплетни он должен будет окунуться по меньшей мере на час. Господи, да сбудется воля твоя! Кюре прошел в ризницу надеть облачение. Каким жалким оно стало! Стоило г-ну Леруа вспомнить прекрасные стихари, тонкое, красивое полотно былых дней, им овладевали сожаления. Он корил себя за подобную дань мирской суете, но, с другой стороны, что нужно, то нужно: священник обязан представать перед верующими в пристойном виде. Как сменит он свою уже залатанную сутану? Сколько текстильных талонов требуется на сутану? Не меньше пятидесяти! А ему полагалось всего двадцать!