— Эх, — вздохнул парень, — обидно, если я промахнулся.
Господин Леруа всмотрелся в него. Он выглядел добрым малым. Из тех, что не любят «халтуры». Кюре робко осмелился:
— Боши?
— Ну, если и не боши, то одна бражка!
Конечно, вопрос был дурацкий. Чтобы замять его, г-н Леруа спросил:
— Хорошо… а что вы намерены делать теперь?
— Если вы позволите, я подожду здесь, в уголке, как пай-мальчик.
Они одновременно рассмеялись.
— Нет, — сказал г-н Леруа, — а если эти… ну, легавые, вернутся?
Парень ответил уклончивым жестом, казалось, он измерял взглядом церковь, словно арену предстоящей рукопашной схватки. Кюре покачал головой.
— Нет, нет… лучше не надо… Пойдемте со мной, вот сюда: из ризницы можно пройти прямо ко мне… дом священника…
Парень не заставил себя просить дважды. Он только повторял:
— Нет, правда, это здорово… для кюре… очень здорово…
Акации пахли так хорошо, что это не могло не быть знаком господнего одобрения.
Старая Мари воздела руки к небу, когда господин кюре сообщил ей, что у него гость к ужину.
— Другого от вас и не жди! Сначала говорите, что только слегка перекусите, потом приводите кого-то!
Этот «кто-то» к тому же несколько удивлял ее. Она ничего не спросила и скрылась в кухне, было слышно, как она там шурует, ворочает кастрюлями, достает тарелки.
— Боюсь, — сказал священник, — что у нас к ужину только брюква… Но на войне… Вы любите брюкву?
Парень слегка поморщился:
— Вы хотите сказать брюклу? Я предпочитаю, ясное дело, жареную картошку, но и брюкла не так уж плохо… лучше, чем репа…
— Ну нет, не согласен, — возразил г-н Леру а. — Репа, тушеная, это правда, вместе с картошкой… И потом, вы все тут говорите брюкла, а нужно — брюква…
— Каждому свое: у нас тут говорят брюкла…
Они вдруг оба расхохотались: не так, как в церкви, потихоньку, но тем добрым раскатистым смехом, от которого сотрясается все внутри. Это было сильнее их. Они стояли в кабинете господина кюре, и сверху, с большого распятия на зеленом бархате взирал на них Христос. Г-н Леру а вытер мокрые глаза. Только теперь, на свету, он ясно разглядел лицо своего гостя. Характерны были не столько мощные челюсти, сколько глаза, еще совсем мальчишеские, вбиравшие в себя все, — карие быстрые глаза и веснушки на носу. Не будь этой морщинки у рта, его можно было бы принять за новобранца… Г-н Леру а припомнил рожу другого, того верзилы — «Entschuldigen Sie mich…» — ничего общего! Ребят вроде этого, стоявшего сейчас перед ним, он видел ежегодно на уроках закона божьего. Эти мальчишки дрались друг с другом, играли в шары, выражались не слишком изысканно, тискали девушек. Потом они взрослели и уже не показывались в церкви, не всегда здоровались с ним, встречая на улице, но, если не считать раздавшихся плеч и свободы движений, они оставались все теми же ребятами, что носились на велосипедах или прижимали девчонок в укромных уголках… И лица у них были такие же, какие были у их отцов, еще совсем недавно…
— Вы курите?
Вопрос! Он не откажется. Кюре подтолкнул его к низкому креслицу, обтянутому репсом.
— Садитесь же, мой мальчик!
У того было счастливое лицо. Он курил, и он сидел, и все повторял:
— Каждому свое… Верно говорят, хорошие люди есть повсюду, но… Приятно видеть, что это правда… Каждому свое…
Он-то, должно быть, за свое держался крепко. Г-н Леруа подумал, что обращать такого парня — напрасный труд. Впрочем, на уме у него было совсем другое. Они нравились друг другу именно потому, что многое понимали по-разному. Не будь г-н Леруа, к примеру, священником, вся эта история — да, да! — выглядела бы куда менее убедительно, и точно так же… Короче, кюре думал, что было бы совсем некстати, воспользовавшись случаем, привлечь в лоно церкви еще одного верующего: это бы все испортило. И большой Христос на зеленом бархате, казалось, был того же мнения.
Но нашего кюре волновало другое. Два или три раза он подыскивал слова. Не находил. Наконец, придвинув поближе свой стул, он фамильярно шлепнул гостя по ляжке и, наклонясь к нему, спросил с лукавым, живым любопытством в глазах:
— Ну… между нами… так как же эта бомба?
Весенняя незнакомка
— Я-то боялась, что опаздываю, и, на тебе, пришла раньше времени!
Малютка влетела вихрем с охапкой белых в синюю полоску пакетов и черной блестящей сумкой. Свалила все это кучей на столик. Очаровательна — вздернутый носик, гнедой конский хвост. Он подумал: «Провинциалка…» — и улыбнулся, но тут же вспомнил о горькой складке, которая совсем недавно прорезалась у него в углу рта. Прошли те времена, когда они с ходу принимались с ним кокетничать…