Полемизируя с фальсификаторами исторических истин, Жан Фревиль пишет историю французского рабочего движения и возникновения ФКП («Ночь кончается в Туре», 1951; «Рожденная в огне», 1960), социологический этюд «Нищета и количество. Мальтузианское пугало» (1956), очерки-портреты Мориса Тореза, Анри Барбюса (в соавторстве с Жаком Дюкло), Инессы Арманд, богато документированное исследование «Ленин в Париже» (1968), полемическую книгу «Золя — сеятель бурь» (1952). Фревилем подготовлены, два французских издания антологии «Маркс и Энгельс об искусстве» (1936, 1954), сборник статей Маркса, Энгельса, Ленина по проблемам семьи и брака, прокомментированы основные литературно-критические эссе Поля Лафарга.
Фревиль не любил называть себя писателем, но его новеллы, составившие сборник «Коллаборационисты», единодушно причислены французской критикой к классике литературы Сопротивления.
Романы Фревиля посвящены проблемам социального неравенства и классовой борьбы («Тяжелый хлеб», — литературная премия «Ренессанс», 1937; «Сильный ветер», 1950; «Голодный порт», «Без гроша», 1969). Автор их стремился увидеть жизнь в ее реальной противоречивости, преодолеть прямолинейность художественных решений. «Схематичное произведение, — писал Жан Фревиль, — ничего не объясняет, эмоционально не волнует, даже если оно политически правильно».
Jean Freville: «Les Collabos» («Коллаборационисты»), 1946.
Новелла «Прыжок в ночь» («Descente dans la nuit») входит в указанный сборник.
Прыжок в ночь
Во время ночной бомбежки осколками повредило баки. С тех пор прошло уже более часа: самолет обречен был на гибель, и все четверо это знали. Им оставалось только прыгнуть за борт или вместе с самолетом рухнуть на вражескую территорию. И — какая издевка! — эта вражеская территория была их земля, их Франция, ради которой они каждодневно рисковали жизнью.
Если их схватят, немцы сочтут их не военнопленными, но изменниками, военными преступниками.
Покорные судьбе, они вглядывались в показатель уровня горючего и альтиметр. На первом — стрелка приближалась к нулю, на втором значилось 4500.
Старший пилот, Роже Дюге, обернулся к товарищам.
— Конец! — крикнул он. — Мы в окрестностях Нима. Прыгайте!
Второй пилот заорал ему в ухо:
— А ты?
Заглушаемый грохотом моторов, донесся ответ:
— …буду рулить… по возможности протяну… спикирую в чащу… пусть не сразу обнаружат обломки… Прыгайте!..
Трое потонули во мраке. Самолет накренился, качнулся, выровнялся, снова накренился. Ледяной ветер хлестнул Дюге в лицо… Левый мотор заглох, правый — захлебывался…
Пилот мысленно был с товарищами, теперь барахтавшимися в воздухе где-то далеко позади… Если б только им удалось выпутаться из этой передряги! Так распался их дружный экипаж, тесно спаянный самоотверженной борьбой, единством убеждений, горячей преданностью общему идеалу. Умерло нечто прекрасное и неповторимое…
Он выключил газ. Грохот моторов утих, теперь он мог отстегнуть ремешок шлема. Внимание пилота было приковано к приборам и карте… Хотя бомбардировщик и освободился от груза бомб, горючего и даже от людей, летел он с трудом. Лишь какой-нибудь случайный воздушный поток мог отсрочить падение. Авось ему повезет! Дюге взял курс на запад, откуда дул ветер, — самолет нырнул и выровнялся лишь на высоте 3000 метров. На какие-то мгновения стрелка замерла, потом медленно отклонилась влево, к нулю… Ничего не поделаешь — он продолжал снижаться. Дюге нахмурил брови, мысль работала напряженно, он выполнял одну за другой все необходимые манипуляции, стараясь предельно уменьшить скорость снижения: нет, ни за что не продержаться ему в воздухе до тех пор, когда в рассветных сумерках покажется наконец лес, куда он сможет бросить свою машину.
Теперь самолет то нырял, то рывком взвивался кверху, то скользил на крыле, то всей тяжестью проваливался в воздушные ямы над лощинами. Он словно повторял холмистые очертания земли и несся к ней с такой же неотвратимостью, с какой терпящие бедствие корабли несутся на утесы. Дюге уже мог различить внизу какие-то темные и светлые пятна. Смутно белела узкая полоска, вот что-то сверкнуло… Дорога, ферма…
Альтиметр показывал не больше 1800, а на карте гористой местности, над которой он сейчас находился, значились вершины от 700 до 1500 метров. Его снова поглотила воздушная яма. Самолет нырнул. Невозмутимо, словно на большой высоте, Дюге выровнял курс… И сейчас же стрелка метнулась к 1400… Конец… Еще несколько секунд — и он врежется в утес. Последует краткое сообщение: «Один из наших бомбардировщиков не вернулся на свою базу…»