Как быть? Как сказать о несчастье грозному Симону? А ведь скрыть от него невозможно. Нанетта не стала усугублять отчаяние сестры бессмысленными попреками, наоборот, она попыталась утешить ее, вселить в нее надежду на прощение, хотя прекрасно понимала, что надежде этой никогда не сбыться. После долгих раздумий Нанетта отправилась с согласия сестры к нашему кюре, посвятила его в тайну и умоляла самому поговорить с Симоном, объявить ему о несчастье, постараться смягчить его гнев, объяснив, что дочь его всего лишь жертва негодяя англичанина, и главное, принять все меры к тому, чтобы спасти, пусть не честь, хотя бы жизнь несчастной девушки. Наш кюре очень горевал, выслушав Нанетту, но все же согласился выполнить просьбу девушки и, выбрав время, когда Клодина находилась на Монтанвере, отправился к Симону.
Симон, как обычно, был занят чтением Ветхого Завета. Кюре, сев рядом с ним, заговорил о прекрасных историях из этой божественной книги и с особым восторгом отозвался об истории Иосифа, простившего своих братьев, истории великого царя Давида, простившего своего сына Аввесалома, и других подобных, неизвестных мне, но известных кюре. Симон во всем с ним соглашался. Кюре заметил, что бог для того явил нам столькие примеры милосердия, чтобы и мы были снисходительны и милосердны к братьям нашим, как Иосиф, а к детям нашим, как Давид, и лишь тогда сами сможем рассчитывать на снисхождение к нам общего отца нашего. Кюре употребил все свое красноречие, которое мне передать не под силу, чтобы постепенно подготовить старика к страшному удару. Он долго оттягивал его, но в конце концов вынужден был нанести, и Симон вскочил на ноги, как ужаленный, побледнел, задрожал от гнева и, схватив ружье, с которым ходил на охоту, бросился к двери, собираясь застрелить свою дочь. Кюре остановил его, отобрал ружье, он то настойчиво взывал к его христианскому милосердию, то говорил слова утешения и прижимал к своей груди, и в конце концов старый Симон, который до сих пор не проронил ни слезинки и стоял, дрожа всем телом, сжав белые как мел губы, вдруг рухнул в свое кресло, схватился руками за голову и разрыдался.
Кюре молча дал ему выплакаться, а потом заговорил о том, какие меры, по его мнению, следует предпринять, чтобы спасти честь Клодины. Но Симон прервал его:
— Господин кюре, нельзя спасти то, что потеряно безвозвратно. Что бы мы с вами ни предприняли, нам все равно придется лгать, и мы сами станем сообщниками преступления. Этой несчастной нужно бежать отсюда без промедления, здесь она станет притчей во языцех и мукой для отца. Пусть уходит, господин кюре, пусть уходит сегодня же и пусть живет, как знает, если может жить в бесчестье, но я хочу умереть вдали от нее, и потому пусть она больше никогда не оскорбляет своим присутствием мои седины!
Кюре пытался смягчить Симона, но тщетно. Симон был непреклонен: Клодина должна уйти из дома. Наш кюре вышел от Симона глубоко опечаленный, но старик тут же догнал его, попросил вернуться в дом, притворил дверь и отдал ему старый кожаный кошелек, в котором было около пятидесяти экю.
— Господин кюре, — сказал он ему, — эта несчастная окажется совсем без средств, передайте ей эти пятьдесят экю, но только не от меня, прошу вас, а как милостыню от себя лично, скажите, что из сострадания вы отдаете преступнице то, что предназначалось нищим. Меня же не поминайте… И вот еще что: если бы вы могли написать о ней кому-нибудь, попросить за нее, замолвить словечко… Я очень рассчитываю на ваше милосердие… Но о ней я не хочу слышать больше ни слова.
Кюре в ответ пожал ему руку и поспешил к Нанетте, которая ждала его на улице ни жива, ни мертва.
— Бегите в комнату сестры, — сказал он ей, — и собирайте ее вещи, возьмите все необходимое, а потом приходите с вещами ко мне, там мы сможем поговорить спокойно.
Нанетта, плача, последовала его указаниям, она все поняла. В узелок Клодины она положила кое-что и из своих собственных вещей, и те немногие сбережения, что у нее были. Потом она поспешила к кюре, который рассказал ей о своем разговоре с Симоном и дал длинное письмо к саланшскому кюре.
— Дитя мое, — сказал он ей, — вы должны отвести вашу сестру в Саланш. Расскажите ей сами о том, что произошло, мне нет необходимости встречаться с ней: мой сан обязывает меня обратиться к ней с упреками, а в такой момент это было бы слишком жестоко. Передайте ей этот кошелек, я положу в него еще немного из моих сбережений, отдайте также письмо моему собрату в Саланше, проводите сестру до его дома, сами можете туда не заходить, и скорее возвращайтесь к отцу, который нуждается в вас, именно в вас, дитя мое, ибо вы столь умны и доброжелательны, что сумеете утешить его в том горе, которое причинила ему сестра. Отправляйтесь в путь немедленно, мы увидимся с вами завтра.