— Значит, — продолжает он, — она, наверно, устала с дальней дороги? Кажется, у нас тут наверху найдется комнатка для нее, там ей легче будет оказать помощь, когда потребуется. Г-жа Аллен благодетельствует и направо, и налево. Но естественно, чтобы слугам ее выходило предпочтение. Я попрошу у нее поселить здесь вашу женушку, а пока можете переносить ее пожитки.
От такой доброты я до того обалдел, что стоял ровно статуй и даже поблагодарить не мог. Когда я стал пересказывать все это г-же Гийом, хозяйка наша позвала нас обоих к себе.
Пошли тут всякие расспросы, и да, и нет, по той причине, что г-жа Аллен не любила, чтоб у нее жили супружеские пары, но под конец решено было, что моя жена будет спать в той маленькой комнате, а я, как обычно, в моей, над конюшней.
Показалось мне на основании нескольких слов, сказанных мамзелью Дусэр, что она не очень-то в восторге от появления в доме г-жи Гийом. Однако ее мнения не спрашивали, и пришлось ей умолкнуть. Женушка наша через несколько дней переехала к нам, а камеристка еще больше огорчилась оттого, что г-н аббат велел, чтобы г-жа Гийом питалась на кухне. А после, когда она уже была на сносях, еду стали посылать ей в комнату, а не то ведь она могла и упасть, поднимаясь и спускаясь по лестнице. Так что заботы о ней было много.
Я-то был до того рад от такого хорошего обращения, что, кажется, бросился бы в ледяную воду ради хозяйки и в огонь ради г-на аббата, который так хлопотал вокруг моей жены и ее новорожденного, каковой оказался девочкой, родившейся немного раньше, чем г-жа Гийом ожидала, так что г-жа Аллен подарила ей совсем скромненькое приданое вместо хорошего, которое еще не было готово. Но г-н аббат сказал г-же Аллен, что беда это небольшая: новое приданое пойдет первому же ребенку, который опять появится у нашей женушки.
Так все и шло наилучшим образом в доме, где каждый был доволен, за исключением мамзели Дусэр, которая походя отпускала мне всякие язвительные замечания насчет г-жи Гийом и г-на аббата. Под конец все же она до того намолотила мне голову, что я принялся за ними шпионить, но, хоть и делал это долго, а ничего такого не заметил, на что намекала мамзель Дусэр, так что я убедился, что она зря языком треплет.
В один прекрасный день ей показалось, что дело у нее в шляпе: принесла она мне любовное письмо г-на аббата — так она говорила, — которое выпало у моей жены из кармана. Она мне прочитала его не один раз от начала до конца, только я не усмотрел в нем ничего такого против моей чести, что она хотела там выискать. Да вы сами увидите, что ничего подобного в нем нет, вот оно, можете прочитать сами:
Дорогая моя сестрица.
С величайшим упоением вкушаю я плод новой жизни, которой имел счастье вас научить. И вы вскоре достигнете в ней совершенства, неизъяснимую сладость коего я вам так расхваливал. С удовольствием замечаю также, что вы перестали страдать некоторой сухостью — недостатком, не дававшим вам проявить полную сердечную пылкость, — сухостью, приводившей к тому, что мы оба даже отчаивались достичь того состояния блаженства, которое есть награда жизни в единении, столь прекрасно изображенной величайшими и наиболее глубокими из наших мыслителей. Однако я убежден, да знаю это и по собственному опыту, что порою весьма полезно отдаляться от общих основных начал бытия, и не устану повторять вам, что для прекращения внутренних борений, причиняющих вам столь жестокие судорожные терзания, необходимо иногда отходить от принципа созерцания — однако не упуская его из виду, — и уделить больше внимания действенности. И потому отныне, любезнейшая моя сестрица, содействуйте же мне в усилении и обострении сладостных восторгов, которых до настоящего времени лишала вас некоторая ваша холодность, несмотря на все старания, кои я прилагал к тому, чтобы вы полностью могли их вкушать.
— Ну и что же вы в этом усматриваете? — спросил я у мамзели Дусэр, когда она закончила чтение. — Да тут нет ни единого слова насчет того, что вы стараетесь мне внушить. Это очень хорошая и красиво изложенная проповедь. Что же, по-вашему, я должен быть недоволен тем, что господин аббат сочиняет нравственные поучения для нашей женушки? Ей-богу же, и не подумаю! Напротив, буду ему обязан до гробовой доски.
— Ах, раз уж вы это так одобряете, — ответила она, — надо бы вам передать целую пачку таких поучений. Похоже, что и они вам так же понравятся, бедный мой мосье Гийом! Разумение ваше словно пробкой заткнуло! Неужто вы не смыслите, что именно все эти выражения означают для вашей супружеской чести?
— Для моей чести? — переспросил я. — Да вы что, белены объелись? Ладно, ладно, мамзель Дусэр, пока с моей женушкой будут говорить только так, мне не грозит поселиться под вывеской с рогами.