Потому я решил примириться со случившимся, в чем быстро преуспел, ибо шел на это весьма охотно. Теперь хотелось мне только знать, что предпримет отец Симон, когда придет к обеду, что он обещал сделать в ответ на мое приглашение.
Когда он появился, у г-на аббата Эврара физиономия вытянулась на целый локоть, он его терпеть не мог. Все садятся за стол, и госпожа даже бровью не поводит при виде состроенной аббатом мины, а он тут же начал придираться к монаху по любому поводу, тот же смело возражал на все то, что аббат выставлял в качестве предмета для спора; тем более что госпожа, вопреки обыкновению, все время соглашалась с его преподобием, так что Эврара здорово припекло, и вот он швыряет салфетку и, как сумасшедший, убегает, надувшись, к себе в комнату.
Все сидевшие за столом просто оторопели, никто не знал, что и думать. Но госпожа-то подхватила мяч на лету и говорит мне:
— Гийом, подите передайте господину Эврару: раз он так мало ценит честь, которую я ему оказываю, приглашая за свой стол, и неуважительно ведет себя с почтенными для меня людьми, пусть он отныне вообще избавит меня от своего присутствия за моим столом.
Никакими деньгами хозяйка меня так не обрадовала бы, как таким вот поручением, и пирожок этот я ему понес горяченьким.
— А не поручила ли она, — ответил он мне, — сказать, чтоб я вообще убирался из дому?
— Нет, — говорю я, — но никакого чуда не произойдет, если так оно и случится: раз тебя выставили из-за стола, до этого уже недалеко.
Эти последние слова, добавленные мною от себя ради моих дружеских чувств к нему, привели его в такой гнев, что я был в восторге. Я думал, он кинется на меня с кулаками, и мне бы этого очень хотелось, уж я бы от всего сердца огрел его по спине дубиной, которой он хватил меня по башке.
Вечером аббат обратился к хозяйке через слугу с запросом, не соблаговолит ли она подождать до завтра, чтобы он мог отдать ей отчет во всех делах, которые вел. И г-жа Аллен ответила, что согласна. Так что на следующий день он отдал ей — худо ли, хорошо — отчет во всем. Но хозяйка очень уж рада была, что избавляется от него, и не стала особенно приглядываться к мелочам, которые, впрочем, значение свое имели.
Обстановку его быстро вынесли, ибо ее у него и не было: то, что находилось в его комнате, принадлежало дому. Под конец он убрался, и все — от мала до велика — ликовали, кроме г-жи Гийом, которая, однако, и виду не показывала, хотя на самом деле все обдумывала, ибо дня через два испекла мне хорошего рака: забрала у меня все самое лучшее и красивое и подалась за своим аббатом. Они, наверное, отправились оба довольно-таки далеко, потому как с того дня о них ни слуху ни духу, да мне-то на это наплевать с высокой колокольни.
Г-жа Аллен вернула мне по меньшей мере вдвойне все добро, забранное моей женой, а с этого я еще быстрей утешился. Получил я также поручение подыскать ей горничную и кучера, что и было сделано без промедления.
Хоть я не умел ни читать, ни писать, ни выводить цифры, а все же взялся за все дела по управлению хозяйством, так что стал важный, и все в доме величали меня «мосье Гийом».
Как-то утром, когда она лежала в постели, а я ей в чем-то давал ответ, она мне и говорит:
— Видишь, Гийом, у меня к тебе очень большое доверие. Надеюсь, ты меня не продашь, как этот мошенник Эврар.
— Ох нет, нет, сударыня, — отвечаю, — не такой уж я негодяй.
И тут я поцеловал ручку, которая лежала на одеяле.
— Смотри-ка, — говорит она, — ты, оказывается, у нас галантный?
— Ох, сударыня, — отвечаю, — хотел бы я быть таким же галантным, как вы прекрасны, чтоб вам как можно лучше угождать.
— Но послушай, — возражает она, — ты же объясняешься мне в любви, и я бы должна рассердиться!
— А зачем это вам нужно? — говорю я тогда. — Я какой есть влюбленный, такой и останусь, а вам лучше быть довольной, чем сердиться. Я-то хорошо знаю, что по своему званию недостоин, чтоб вы ответили на эти мои смелые речи, но если бы сошла на вас такая доброта, то вы бы в дальнейшем не раскаялись.
— Хочу в это верить, — ответила она. — Или я уж очень ошибаюсь в людях, или ты и впрямь порядочный человек. Но этого недостаточно, надо еще уметь держать язык за зубами.
— Ну, уж на этот счет не беспокойтесь, сударыня, — говорю я, — когда нужно, я немой как рыба.
Тут она как-то задумалась, а я взял ее за руку, потом потянулся выше, а потом стянул одеяло с груди — грудь-то у нее белая, как снег. Решаюсь положить палец на одну грудку, потом всю руку, потом обе руки на обе грудки. Поскольку она продолжала думать про свое и не шевелилась, я совсем осмелел и поцеловал ее. Ну, тут-то она очнулась.