– Только не говорите мне, что она с вами не связывалась. Аврора?
– Да, – подтвердила помощница. – Она оставила мне пять сообщений.
– И вы ничего не сказали? – изумилась Бланш.
– Момент был неподходящий. Она считается номером первым в пиаре, – объяснила Аврора, обращаясь к ЖБМ.
– Перезвони ей сейчас же, – сказала Бланш.
– И не подумаю, – ответил ЖБМ.
– Мне пора, – сказала Аврора.
– Нет-нет, Аврора, не уходите, – попросил ЖБМ. – Может, останетесь ночевать?
– Спасибо, ЖБМ, но я хочу домой.
– Ладно. Тогда я провожу Аврору.
– Не хватало еще, чтобы Бланш в это вмешивалась, – ворчал ЖБМ, пока они шагали ведущей к саду галереей.
– Вам и правда понадобится немало мужества, – лаконично отозвалась Аврора.
Макс вышел из машины и открыл двери. На крыльце ЖБМ задержался и взял Аврору за руку.
– Слушай, так что нам сейчас делать?
В минуты особого напряжения он внезапно переходил с ней на «ты». С Авророй подобного никогда не случалось. Она закусила нижнюю губу, немного помолчала и сказала:
– Придется принять их правила. Немного пообщаетесь с Кавански, зато избежите конфликта с Бланш. Вы и так популярны, станете еще популярней. Если волна пойдет на подъем, мешать ей не надо. Просто держитесь в стороне. Потом…
– Что потом?
– Потом соскочите. Дадите соответствующее интервью. Как Жак Делор в программе «Семь из семи» в девяносто четвертом. Типа пошутили и хватит.
– Типа пошутили, – пробормотал ЖБМ. – А что, неглупо. Совсем не глупо.
– Задачка про козу и капусту. Козу уводим пастись на луг, а капусту возвращаем в огород.
И говорить больше не о чем.
– Не представляю, что бы я без вас делал, – сказал он.
Аврора улыбнулась, пожала плечами и направилась к машине.
– А сколько вам было в девяносто четвертом? – спросил ЖБМ.
– Двенадцать лет, – ответила Аврора.
Водитель мягко захлопнул дверцу и включил фары. Машина заскрипела по гравию. ЖБМ вернулся в дом.
– Там только о тебе и разговоров! – крикнула ему Бланш из гостиной.
ЖБМ прошел на кухню и налил себе бокал шабли.
Бланш
«Линкольн» с шофером – это, бесспорно, единственная роскошь, которую позволяет себе ЖБМ. У него есть в Париже квартира в сто восемьдесят квадратных метров, но он никогда в ней не жил и предпочитает ее сдавать. Кроме этой квартиры, трех пресс-папье и старых телефонных справочников, все его имущество уместится в одном чемодане. Платить 75 тысяч евро за бизнес-джет, чтобы слетать в Нью-Йорк и обратно, он считает глупостью и расточительством. Он пользуется обычными рейсовыми самолетами. «Ты настоящий аскет, – часто говорю я ему. – Как пришел сюда с одним чемоданом и книгами, так больше ничего и не приобрел, и это за двадцать восемь лет. Правда, сменил модель «линкольна» и нанял другого шофера, потому что прежний достиг пенсионного возраста. Ах да, ты купил себе часы…» Действительно, за все эти годы это была его единственная покупка. Часы марки «Бреге» – из тех, какими пользуются всю жизнь. Иначе говоря, других он себе больше никогда не купит. На самом деле я никогда по-настоящему не понимала этого человека. Он создан для одинокой жизни – в компании с компьютером, бутылкой воды и шофером. Он может существовать в подобном режиме месяцами и не испытает ни малейшего неудобства. Он избегает общества богатых людей, ни от кого не принимает подарков, отказывается от приглашений. Люди чувствуют в нем эту сдержанность, даже те, кто с ним незнаком. Они считают его загадочным человеком, но никакой загадки в нем нет. Мой муж – единственный во Франции крупный бизнесмен, который способен пойти обедать в ближайшее бистро и съесть у стойки яйцо под майонезом, запив его бутылкой «Перье». Кстати, он довольно часто так делает. Он никогда не носит с собой деньги; если у него в кошельке обнаружится двести евро, это будет конец света. Мне кажется, он просто не любит деньги. Когда мы с ним познакомились, он жил в отеле, в так называемом номере повышенной комфортности; разумеется, это не была гнусная дыра, но и роскошным палаццо с круглосуточным обслуживанием это заведение никто не назвал бы. Я была очарована этим сверходаренным человеком, не имевшим ничего – ни квартиры, ни дома, ни картин. Ничего, кроме американской машины с нанятым шофером, чтобы передвигаться по Франции и остальной Европе. У него в спальне на табурете всегда стоял чемодан, который он даже не убирал в шкаф, как будто собирался уезжать – то ли к вечеру, то ли через час. «И давно ты здесь живешь?» – спросила я его. Он чуть помолчал и ответил: «Года три, что ли. Или четыре? Не помню». – «Но почему именно здесь?» – не отставала я. «Я здесь как-то обедал», – объяснил он таким тоном, словно это подразумевалось само собой: достаточно пообедать в ресторане при отеле, чтобы поселиться в нем на четыре года. В номере 418. Возвращаясь домой, я не могла отделаться от ощущения, что меня окружают люди, преисполненные спеси и ни на чем не основанных амбиций. И я уже не могла думать ни о чем другом, кроме него и его номера 418. Потом он купил квартиру, но жить в ней не смог – она казалась ему слишком большой, и он решил, что будет ее сдавать, а сам вернется в гостиничный номер. Вот тут все и закрутилось. В течение одного года, с промежутком в пять месяцев, я потеряла и мать, и отца. Мало кто способен представить себе, каково это – делить свою скорбь с прессой. Газеты выходили с однообразными заголовками: «Бланш де Катенак – наследница». На обложках журналов красовались мои фотографии в неизменных солнцезащитных очках. Я не виновата – у меня заболевание роговицы глаза, и я не переношу яркого света. Но по мнению журналистов, этот атрибут кинозвезды добавлял мне загадочности, и они использовали его на всю катушку. Они слагали обо мне целые саги в стиле американских телесериалов 1980-х наподобие «Далласа» или «Династии», наворачивая на меня соответствующие выдумки – так в вестернах проштрафившегося героя вываливают в дегте и перьях. Газетчики выволокли на свет все достояние холдинга «Катенак»: дворцы, казино, рестораны. Хорошо еще, что это была только верхушка айсберга – они понятия не имели о наших зарубежных приобретениях: гостиничных сетях, салонах спа и бизнес-центрах, которыми мы владели по всему миру. ЖБМ в те дни был со мной рядом. Одно его присутствие снижало мою нервозность; ни один журналист об этом не писал, но ЖБМ обладает потрясающей способностью: его спокойствие и кошачья улыбка действуют эффективнее, чем самые лучшие антидепрессанты. Когда он с тобой, тебе не страшно – потому, что не страшно ему; он вообще ничего не боится. Не могу сказать, что он помог мне взять в свои руки контроль над холдингом; отец давно научил меня, что надо делать, кроме того, два его советника, проработавшие с ним бок о бок четверть века, меня не бросили. Особняк с парком в центре Парижа перешел в мою собственность. «Забудь про свой отель, переезжай ко мне, – сказала я. – Переезжай к нам». Я очень хорошо помню, что сказала именно так: «Переезжай к нам». Мы поженились. У нас родились дети. И ЖБМ наконец-то убрал свой чемодан в шкаф. Однажды, когда он был в отъезде, я попросила горничную достать его из шкафа и отнести на помойку. Я сделала это, чтобы навсегда лишить его возможности подхватить этот чемодан и уйти от меня. Чуть позже он вдруг сказал: «Слушай, странно, куда подевался мой чемодан? Я уверен, что убирал его в этот шкаф». Я пожала плечами и пробормотала, что не знаю. Мне кажется, я полюбила ЖБМ потому, что его любили мои родители, особенно отец; он мало что смыслил в бизнесе, которым занимался ЖБМ, и еще меньше во всех этих сетях, способных перевернуть будущее мира, но не мог не впечатлиться его успехами. Не каждый день встречаешь парня, который в двадцать шесть лет с нуля заработал два миллиона франков. Мы скрывали от моей матери, что он вложил средства в систему «Минитель». Мать предпочла бы, чтобы моим избранником стал наследник бизнес-империи, подобной нашей. ЖБМ происходил из зажиточной семьи, его отец был адвокатом, мать – дизайнером, но, разумеется, масштаб не шел ни в какое сравнение с финансовой мощью холдинга «Катенак». Меня, свою единственную дочь, родители засыпали нарядами и драгоценностями и следили, чтобы я общалась исключительно со сливками общества; я даже принимала участие в идиотской затее под названием «бал дебютанток». Когда случилось пришествие интернета, воспринятое ЖБМ как сбывшееся пророчество, принадлежащая ему фирма «Аркадия» заняла лидирующие позиции в области новейших технологий и получила заказ на оцифровывание холдинга «Катенак». Именно тогда я впервые услышала это слово: «оцифровывание». Услышала от ЖБМ – кроме него, его еще никто не произносил. Он вместе со мной явился на заседание совета директоров и зачитал программу из десяти пунктов, озаглавленную «Второй мир». Он говорил о том, что существует реальный мир, знакомый нам со времен основания холдинга, и еще один, подступающий, – «зеркальный» мир, состоящий из виртуальных сделок, но реальных клиентов. Члены совета слушали его как завороженные, и на их лицах читалось изумление. Он говорил о том, что бронирование номеров в отелях будет производиться не через агентства, а напрямую клиентами, сидящими перед компьютером на друг