Однако уже на этом, начальном уровне интерпретации — уровне терминологии — между фактическим материалом источников и априорно заданной социологической схемой возникают серьезные противоречия. При всей расплывчатости русских понятий «кулак», «середняк» и «бедняк», дававшей, например, представителям советской власти на местах широкие возможности для произвола при определении кандидатов на «раскулачивание», эти термины всё же имели общую основу, ибо соотносились с имущественным положением обозначаемых ими лиц. Во Франции Старого порядка не было столь же устойчивых и повсеместно принятых понятий, которые делили бы различные категории сельского населения по имущественному признаку. Помимо размера собственности, огромное, а нередко даже большее, значение имел также правовой статус земли, находившейся во владении земледельца, и его личный правовой статус. Ну а поскольку тот и другой в каждом конкретном случае во многом определялись кутюмами — действовавшими в данной местности нормами обычного права, которые от провинции к провинции достаточно широко варьировались, соответственно варьировалась и правовая терминология, употребляемая в разных областях для обозначения разных категорий сельского населения. Добавим сюда также местную специфику словоупотребления, обусловленную широким распространением во Франции различных диалектов, когда одинаковые явления могли в разных областях называться по-разному и, наоборот, когда, казалось бы, общий термин мог в разных областях иметь разные смысловые нюансы. И хотя Революция взяла решительный курс на унификацию и права, и языка, эта терминологическая мозаика существовала в источниках, особенно локального происхождения, на протяжении всего революционного периода и даже позднее.
Характерно, что для каждой из трех классовых «ячеек» своей социологической схемы Н. М. Лукин взял сразу несколько французских эквивалентов. Однако даже их оказалось недостаточно, чтобы исчерпать все терминологическое богатство источников, и к каждому из «классов» автор по мере обращения к тем или иным источникам добавляет все новые категории населения, обозначаемые специфическими французскими терминами. Особенно много таких категорий попало в разряд «сельского пролетариата»: «…Парцельное крестьянство (petits cultivateurs, ménagers) вынуждено было пополнять бюджет продажей своей рабочей силы в чужом хозяйстве. Именно оно поставляло главные кадры всякого рода деревенских поденщиков (journaliers, manouvriers), нанимавшихся в разгар полевых работ (moissoneurs, faucheurs, batteurs). Отсюда ещё один характерный термин, применявшийся к этой группе, — „рабочие-собственники“ (manoavriers-propriétaires)». Помимо поденщиков, Н. М. Лукин отнес к сельскому пролетариату также «батраков» — domestiques, valets[105].
К сожалению, Н. М. Лукин практически никак не комментирует ни критерии, по которым указанные категории населения попали в ту или иную классовую «ячейку», ни соотношение между ними внутри каждой из «ячеек»: что, например, общего у «земледельца» (cultivateur) и «пахаря» (laboureur) и в чем различия между ними? Между тем, эти критерии далеко не столь очевидны, чтобы можно было поверить автору на слово относительно правомерности подобной классификации. Возьмем, например, класс «сельской буржуазии». Судя по всему, решающее значение для того, чтобы отнести к нему ту или иную социальную группу, упомянутую в источниках, Н. М. Лукин придавал наличию в обозначающем её словосочетании прилагательных «зажиточный» (aisé), «богатый» (riche), «крупный» (gros). Оставляя за рамками вопрос об относительности подобных определений (представления о «зажиточности», к примеру, в областях «крупной культуры» и «мелкой культуры» могли существенно разниться)[106], заметим, что решающее значение для идентификации социального и правового статуса указанных категорий здесь имеют всё же обозначающие их существительные: «собственник» (propriétaire) или «арендатор» (fermier). А разница между этими правовыми состояниями была слишком велика[107], чтобы их автоматически можно было объединять под общей рубрикой, исходя лишь из общего определения «богатый». К тому же, слово fermier далеко не всегда означало собственно «фермера», а имело гораздо более широкий смысл арендатора вообще: при Старом порядке так, например, называли и откупщиков, то есть людей, берущих «в аренду» сбор налогов.
106
Подробнее о региональных различиях в положении сельских жителей Франции конца XVIII в., см.:
107
Статусу