Столь же откровенный произвол, по словам Н. И. Кареева, абсолютистское государство проявляло и в том, что касалось личных прав подданных: «Король был волен в жизни и смерти своих подданных, как волен был и в их свободе…»[184]. Огромное влияние при абсолютизме, по мнению Н. И. Кареева, имела полиция. Утверждая, что «полицейскому произволу было подчинено все»[185], он даже называл французскую монархию «полицейским государством». «Что особенно характеризует полицейское государство, так это — неуважение к личным правам: …произвольные аресты, конфискации, преследование иноверия, перлюстрация частной переписки, цензурные запрещения, сожжения книг рукой палача, гонения, воздвигавшиеся на писателей и т. п.»[186] Суд был лишен какой бы то ни было независимости, являясь «лишь одним из административных ведомств, мало чем отличавшимся от такого, например, ведомства, как полиция»[187].
Доказывая неограниченный характер королевской власти во Франции, Н. И. Кареев, однако, вынужден был как-то объяснять историю многовекового противостояния монархии и традиционных судебных учреждений (парламентов), которая совершенно не вписывалась в его схему: «Эта история взаимных отношений королевской власти и парламента во Франции в высшей степени поразительна… Ни в каком современном государстве с самым либеральным устройством правительство не потерпит, чтобы должностные лица судебного ведомства вмешивались в законодательную деятельность государства и устраивали общие забастовки судебных учреждений, абсолютная же монархия двух последних Бурбонов должна была это терпеть и ничего не могла с этим поделать»[188]. Впрочем, сколько-нибудь убедительного объяснения этому феномену ученый так и не предложил. Действительно, если подходить к государственным институтам Старого порядка с теми же критериями, что и к «современному государству с самым либеральным устройством», то распря между монархией и традиционными судами, действительно, могла представляться лишь очередным проявлением «общей несуразности в ведении дел». Ссылка же на то, что парламенты как «средневековые учреждения» лишь «доживали до французской революции, общий же тон политической жизни задавался не ими, а абсолютной королевской властью»[189], выглядела скорее как уход от проблемы, а не её решение, ибо противоречила даже тем немногим конкретным фактам о неуклонно нараставшем на протяжении всего XVIII в. остром соперничестве короны и якобы «доживавших» свой век суверенных судов, которые приводил сам Н. И. Кареев.
«Всепоглощающий» характер абсолютизма проявлялся, по его словам, в тотальном подчинении общества королевской власти, влияние которой распространялось во всех направлениях — и по вертикали, и по горизонтали. По вертикали — через централизацию страны и ликвидацию местного самоуправления, в чем решающую роль, по мнению историка, играли интенданты, обладавшие в провинциях столь широкой властью, что он постоянно сравнивал их с персидскими сатрапами или турецкими пашами[190]. По горизонтали влияние монархии распространялось путем вмешательства государственной власти практически во все области жизни общества — от экономики до культуры. Так, в хозяйственной сфере оно проявлялось в регламентации экономики в целях удовлетворения фискальных потребностей государства или, иными словами, в политике меркантилизма[191]. В области же духовной культуры имело место, с одной стороны, «королевское меценатство» для лояльных трону деятелей искусства, с другой — «подавление всякой духовной свободы… строгая цензура и сожжение рукой палача произведений печати, в которых проявлялся сколько-нибудь вольный дух, преследование писателей, неугодных властям и сильным мира»[192].
Общая оценка Н. И. Кареевым исторической роли французского абсолютизма, особенно со второй половины XVII в., носила крайне негативный характер. И если в начальный период своего существования абсолютная монархия ещё совершала, по его словам, некоторую созидательную («органическую») работу, то после смерти Кольбера она стала тормозом для развития страны, которая с этого времени вступила в эпоху «государственного расстройства», «экономического разорения», «задержки в развитии», продолжавшуюся вплоть до Революции XVIII в. Любопытно, что в общем курсе новой истории Н. И. Кареев даже счел излишним подробно освещать данную эпоху, именно потому, что с точки зрения прогресса она являла собою «застой», а то и «возвращение вспять»[193].
190
Там же. Т. 2. С. 415, 558; Т. 3. С. 48;
191