Мы ответили, перефразируя слова известной песни, - мол, "самолеты сами не летают, и теплоходы сами не плывут".
И чтоб взлетела самая грозная модернизированная ракета, нужен маленький пустячок - кто-то должен нажать на кнопку. А это уж наша забота.
Нет, "карт-бланш" нам не выдали. Секретариат постановил - сначала гарантируйте, что на кнопки не нажмут и "птички" не взлетят, а потом поговорим.
Признаться, на карт-бланш мы и не рассчитывали. Но если будет гарантия - кто станет терять время на пустые разговоры?
Кажется, я достаточно полно объяснил суть своей миссии.
По радио объявили, что самолет пошел на посадку в парижский аэродром Орли. Мне предстояли сущие пустяки: всего лишь приступить к выполнению задания.
В аэропорту меня встретил рубаха-парень из советского посольства, дружески и фамильярно ткнул ладонью в живот, подхватил мой чемодан и усадил в "Ладу" с посольским номером, которую он запарковал прямо у выхода из аэропорта под знаком "Стоянка запрещена". Конечно, на ветровом стекле уже красовалась зеленая квитанция штрафа. Квитанцию эту парень тут же демонстративно порвал. Когда он мне представлялся у паспортного контроля, я фамилию его не расслышал, но вычислил, что это обыкновенный порученец. "Молодцы ребята", - мысленно похвалил я посольских. Мы заранее предупредили, чтобы в аэропорту не было никакой помпы, как можно скромнее. В этом смысле посольские даже перестарались.
- Надолго в наши края? - спросил меня порученец, выруливая на шоссе.
- Как начальство прикажет.
- Ага, только зря ты прихватил один чемодан. Чемоданы тут бешеные деньги стоят. Когда накупишь шмоток в "Тати", а отовариваться надо там, ты, конечно, выгадаешь, но такую же точно сумму за чемодан заплатишь.
Я подавил улыбку. Порученец принял меня за какого-то "чайника" из технического министерства. Поэтому сразу на "ты", сразу начал учить жить, сразу поведал о "Тати". И с таким народом мы собираемся строить коммунизм...
Я заметил, что порученец съехал с основной магистрали.
- Почему мы не едем по Южному шоссе? - и чтобы не вызвать подозрений моей осведомленностью, я поспешно добавил: - Мне говорили, Южное шоссе ведет прямо в Париж.
- Ага, - согласился порученец, -- у них это "южный авторут" называется. Но на нем мы будем загорать до вечера. Стоит "авторут". Забастовка водителей грузовиков. У них это "эскарго" называется. Едут, суки, со скоростью улитки, пять километров в час.
- Почему же они бастуют?
- Потому что суки, - убежденно ответил порученец. - Мне бы такую зарплату, я бы вкалывал, как паинька. А им все мало. Нет, поживешь немного в Париже, и ты взвоешь. Каждый день забастовка, каждый день то метро не работает, то автобусы не ходят, то демонстрации улицы перекрывают.
Для меня это была любопытная информация. Если у рядового работника советского посольства такие настроения, то, спрашивается, что же думают обыкновенные французы?
- Напели небось в Москве про Париж, - продолжал порученец, - мол, джинсов тут - завались, и дубленки, и "сейка", и транзисторы, жратвы от пуза. Но я - дни считаю! И сертификаты. Как только накоплю на кооперативную квартиру и на "жигуленок", дам деру отсюда.- Париж, конечно, красив, однако вечером я на улицу носа не высовываю. Террористы и уголовники стреляют среди бела дня.
- А полиция мышей не ловит?
- Полиция только мышей и ловит. При социалистах министр юстиции был, Бадантер. Так он смертную казнь отменил. С тех пор щелкают полицейских, как кроликов. И я бы на месте гангстеров точно так же поступал. Семь бед - один ответ, попадешься - тот же срок дадут, почему же не щелкнуть полицейского и не уйти? А от террористов просто спасения нет. Кто тут только не резвится: палестинцы, баски, автономисты, армяне, корсиканцы и революционеры разной окраски. Если день прошел без взрыва - то это считают потерянным днем.
Я подумал, что Ксенофонтову это было бы приятно услышать. Одно дело руководить издалека, другое - на месте ощутить результаты своей работы.
- В общем, загнивают французы?
- Загнивают - не то слово. Советская власть по ним плачет. У них же не тюрьмы, а санатории старых большевиков. Лишь цветных телевизоров в камерах не хватает. Нет, мы бы в два счета порядок навели. И профсоюзам по шее, чтоб не чирикали.
"Это все-таки размышления советского человека, - сказал я себе, - но если примерно в таком духе думают французы, то мне и потеть особенно не придется".
Наша "Лада" затормозила у посольской ограды. В холл мы вошли без приключений. Двое охранников в дверях нам вежливо кивнули и ни о чем не спросили.
- Это, - на всякий случай пояснил им порученец, командировочный из министерства. Куда идем, папаша? В канцелярйю, регистрировать прибытие?
Я молча повернул в коридор направо. Вдоль стены, как на параде, стояло все руководство посольства начиная с генерала - военного атташе и Белобородова, резидента КГБ во Франции. Я пожал всем руки.
- Борис Борисыч, - спросил Белобородов, - инструктаж проведете прямо сейчас?
Я оглянулся в поисках своего чемодана. Он был уже в руках военного атташе. Порученец растерянно застыл в конце коридора..На лице его читалось смятение. Видимо, лишь теперь он догадался, кого привез, и мучительно соображал, не наболтал ли лишнего в дороге. Я ему ободряюще улыбнулся и сказал:
-Товарищи, совещание назначим на четыре тридцать. А Белобородову шепнул на ухо:
- Сначала я должен нанести светский визит послу. Этикет обязывает. Иначе в МИДе будут полные штаны обиды.
Однако с послом предстояла беседа отнюдь не лирическая. Посол во Франции - это не опальный секретарь обкома, сосланный на дипломатическую службу доживать до пенсии, не проштрафившийся министр, погоревший на каких-то хозяйственных комбинациях. Нет, посол во Франции - это ключевая фигура советской внешней политики, и занимал этот пост профессиональный дипломат, прошедший все необходимые ступени МИДа. К тому же он был членом ЦК, и меня предупреждали, чтоб с ним я был очень деликатен. В Комитете даже не исключался вариант, что посол может слегка притормаживать нашу акцию. Психологически это понятно: в случае успеха операции он становился послом не в капиталистической, а в социалистической стране, что автоматически опускало его на ранг ниже. Более того, если мы завалим дело, то нам дадут по шее, а он останется на меcте. А завалить дело могла любая утечка информации, в этом отношении товарищи дипломаты большие специалисты, и мы бы никогда не нашли концов.
Нельзя было рисковать хоть на одну десятую долю процента, но нельзя было показать, что у нас есть какие-то сомнения. Поэтому целый час я посвятил тому, что объяснял послу его новую роль. Франция сохраняет свой особый статус. Посол Франции будет вершить европейские дела. Практически европейский отдел МИДа переместится в Париж.
Посол сделал вид, что мне поверил.
Далее я сказал: глупо и смешно предполагать, будто я смогу гарантировать или решать перемещения на таком уровне.
Однако если акция будет успешной, то по меньшей мере странно ожидать, что людей лишат постов, на которых они так блистательно себя проявили. Это было бы вопреки правилам и нелогично. К тому же - кто лучше их ориентируется на месте?
Тут посол со мной согласился.
Я заверил посла: мы ни во что его втягивать не будем. Согласно такого рода сценариям, посол ничего не видит, ничего не знает, ни о чем не подозревает. Если мы провалимся, то нас вышлют из Франции, но ни одна разведка мира не сможет доказать причастности к этому делу главы советской дипломатической миссии.
Не кинуть ему это кость я не мог. Короче, получалось, что игра для посла была выгодна во всех вариантах. Ему светило повышение, а в случае нашей неудачи он умывал руки. Но теперь у него не было причин вставлять мне палки в колеса.