Что еще хуже, деревенские забавы неизбежно приводили к фамильярным отношениям самого низкого пошиба между королем и простолюдинами, чье общество он откровенно предпочитал обществу знати.{139} Его манера обращения с простыми подданными была благосклонной и даже дружеской — слишком дружеской, по мнению баронов, которые страдали, видя, как он якшается с конюхами, возчиками, землекопами, мастеровыми, гребцами, матросами, «грубыми и ничтожными особами». А уж его дружбу с художниками, шутами, фиглярами, певцами, хористами, актерами и жонглерами им оставалось только оплакивать.{140}
На наш современный взгляд, некоторые связи Эдуарда II свидетельствуют, что он был довольно образованным человеком. Превыше всего он любил «лицедейство» и стал большим покровителем писателей и актеров. К сожалению, ни одна из пьес, или «интерлюдий», которыми он восхищался, не дошли до нас полностью. У нас есть только отрывок из комедии «Писец и девица». Но даже это вполне невинное удовольствие вызывало критику, поскольку аристократия тех времен в большинстве своем презирала театральные представления как нечто вульгарное и презренное.
Король был также весьма начитан, любил поэзию и даже сам немного сочинял.{141} Французский язык в норманнском варианте был его родным языком, но он знал и латынь{142}, и к тому же был большим любителем писать письма.{143} Он собирал изысканно украшенные книги французских романов и легенд; он также одолжил — и не вернул — рукописные жизнеописания святого Ансельма и Фомы Беккета из библиотеки при церкви Христа в Кентербери. Эдуард питал склонность к музыке и содержал при дворе ансамбль генуэзских музыкантов: среди них были два трубача, рожечник, арфист и барабанщик. Король и сам, видимо, умел играть — ему принадлежал уэльский инструмент, называемый «crwth», нечто вроде ранней разновидности скрипки.{144}
Эдуард, несомненно, был тщеславен; он всегда одевался элегантно, порой рядился, как павлин, и тратил много денег на одежду и украшения. Как раз эта черта особой критики не вызывала: королю подобало выглядеть красиво, и он, будучи хорош лицом и строен, наверняка так и выглядел. Он любил роскошь и был «великолепен в быту»{145}, но позволял себе также «излишества и вольности». Если вспомнить, что в наследство от отца он получил огромные долги, можно признать его вкусы излишне экстравагантными.{146}
Король любил животных; он был страстным поклонником собак и лошадей и отличным наездником. Он сам воспитывал и обучал своих лошадей и гончих. По его заказу главный егерь Уильям Твичи написал «L'Artdela Venerie» («Искусство охоты») — самое раннее из дошедших до нас руководств такого типа. В молодости у Эдуарда был даже лев, к которому он приставил отдельного служителя и повсюду возил зверя за собой в особой тележке, привязанного серебряной цепью. В конюшнях Лэнгли у Эдварда стоял верблюд.{147}
Эдуарду было свойственно бойкое чувство юмора, он с удовольствием устраивал розыгрыши и грубые шутки. Однажды он заплатил королевскому живописцу Джеку Сент-Олбенсу 50 шиллингов «за то, что плясал на столе перед королем и рассмешил его до упаду»;{148} другого человека наградили за то, что он очень смешно упал с лошади на глазах у государя.{149} Эдуард содержал на жалованье нескольких шутов и позволял себе вступать с ними в потешные драки. Как-то раз ему пришлось выплатить возмещение ущерба шуту по имени Роберт, которому он случайно нанес травму во время шумной игры в воде.
Эдуард смолоду был азартным игроком; счета его Гардероба[32] показывают, что он проигрывал немалые суммы в таких вульгарных играх, как кости, орлянка или «броски» (pitch and toss).{150} К тому же он был еще и гурманом, умел оценить блюда и вина — но зачастую пил неумеренно и в пьяном состоянии мог выболтать кому попало «свои тайные думы и ссорился по малейшему поводу с окружающими».{151} Впрочем, он и трезвый также был «скор и непредсказуем на слово».{152}
Эдуард бывал также своенравен и упрям, раздражителен, злопамятен. Постаравшись, его можно было довести до изощренной жестокости;{153} Хигден утверждает, что он был «бешеным» даже со своим ближайшим окружением. Страсть, гнев и обида могли жечь его годами, и взрывы знаменитого нрава Плантагенетов не оставляли у наблюдателей сомнений в том, чей это сын. При всем том Эдуард был слаб характером, лишен чутья и верного суждения, не умел сочувствовать другим людям и во многих отношениях не отличался блеском индивидуальности. Ленивый по натуре, он любил подолгу валяться в постели по утрам{154}, и часто с таким трудом принимал решения, что доводил до отчаяния всех советников. Такие качества могли стать роковыми для правителя в тот век, когда монархи не только царствовали, но и правили.
32
Под Гардеробом (Wardmbe) при королевских дворах подразумевалось особое подразделение служащих, в чьи обязанности входили закупка тканей и приглашение портных для пошива всех необходимых вещей королевского обихода (не только одежды, по и постельного белья, подушек и т.п.), хранение вещей и уход за ними (стирка, чистка и т.п.), обеспечение жилых покоев свечами, топливом и т.п., а также оплата всех работ, связанных с этими функциями, и ведение отчетности. Учитывая значимость внешнего вида и домашнего обустройства для достоинства королевской семьи, эта служба считалась чрезвычайно важной и престижной. Главе («смотрителю») Гардероба давалось также право распоряжаться денежными суммами, отпускаемыми из казны на бытовые повседневные нужды королевской семьи. Чтобы не смущать читателя сходством со словом «гардероб» в нашем понимании, мы пишем название этого ведомства с прописной буквы. (Прим. перев.)