Конечно, многих порадовало падение фаворита{375} — «никогда прежде смерть одного человека не казалась своевременной столь многим»,{376} — но другие были потрясены и считали, что лорды-учредители действовали беззаконно. Соответственно, многие сочувствовали королю.{377} Теперь позиция Эдуарда стала значительно сильнее, чем в начале его правления.
В день казни Гавестона Изабелла находилась в королевском поместье Берствик, на следующий день переехала в Беверли и вернулась в Йорк до 29 июня — в этот день она преподнесла капеллану «часовни Храма, поблизости от замка Йорк, материал на одно парадное облачение»; еще через день она принесла дары перед алтарем аббатства святой Марии.{378} К этому времени Изабелла, видимо, уже знала о смерти Гавестона, так как того же 29 июня писала к королю — почти несомненно, чтобы выразить сочувствие и, возможно, возмущение.{379} Нигде нет никаких намеков на то, что Эдуард считал Изабеллу причастной к гибели Гавестона.{380}
Король уже умчался на юг, но королева оставалась в Йорке до конца июля, когда муж прислал эскорт, чтобы сопроводить ее в Вестминстер.{381} Сам он тогда был в Лондоне, где совещался с законоведами по поводу возможных мер против убийц Гавестона. Пемброк и Сюррей побуждали его объявить открытую войну «предателям»,{382} и, несомненно, какое-то время казалось, что Эдуард готовится к военной конфронтации.
В конце июня он вызвал лорда-мэра Лондона и велел оборонять город от его имени,{383} а июль и август провел, укрепляя свои позиции, собирая войска, укрепляя замки и приводя в порядок оборонительные сооружения.{384} В августе же он отправил Пемброка к королю Филиппу и к папе, чтобы известить их о критическом положении в Англии и попросить помощи.
Однако, когда 20 августа в Вестминстере открылось заседание Парламента, основным пунктом повестки дня было установление мира. Но 3 сентября, в очередной раз бросив вызов королю, Ланкастер, Уорвик и Херефорд вышли в поход на Лондон, вооруженные{385} и нераскаявшиеся, полные решимости сразиться со своим государем; их остановили в Уэйре[49] и запретили приближаться к столице.{386}
Что касается непосредственно Ланкастера, то устранение Гавестона было для него лишь первым шагом к ограничению власти короля до такой степени, чтобы тот стал марионеткой в его руках. Граф был решительно настроен заставить Эдуарда соблюдать Ордонансы, как бы враждебно тот к ним ни относился. Со своей стороны, Эдуард жаждал, чтобы Ланкастер и Уорвик были отданы под суд, осуждены и казнены.{387} Только посредничество Глостера предупредило военную конфронтацию.{388} Изабелла отсутствовала и не могла поддержать Эдуарда в этот период невзгод; из-за беременности ей приходилось ехать медленно, и она вернулась в Лондон только 9 сентября.{389} Это была их первая встреча с королем с момента смерти Гавестона, и вряд ли она прошла легко.
Филипп IV, подстегнутый новостью об убийстве фаворита и надеждой, что Изабелла вынашивает наследника, ответил на просьбы Эдуарда, еще раз послав Эвре в Англию с группой законоведов, чтобы способствовать установлению мира между королем и его баронами. Папа римский также прислал легатов для содействия этому процессу. После прибытия Эвре (около середины сентября{390} — 15 сентября он обедал с Изабеллой{391}) начались переговоры. Изабелла сыграла свою роль, поддерживая Глостера, легатов и епископов в их стараниях достичь примирения,{392} но дело шло туго. С обеих сторон страсти так и пылали, и разговоры тянулись много недель.{393} Неразбериха, естественно, порождала всевозможные слухи, «перелетавшие туда и сюда, и если кто-то один предсказывал мир, то его сосед — войну».{394}
Когда Изабелла была на седьмом месяце беременности, она удалилась в Виндзор, где предстояло родиться ее ребенку.{395} К ней присоединилась королева Маргарита, которая хотела присутствовать при родах.{396}
49
Уэйр (Ware) — городок вблизи Гертфорда, одно из древнейших непрерывно обитаемых поселений Западной Европы; в средние века стал важным пунктом древнего тракта, соединяющего север и юг Англии. С XII века Уэйр принадлежал семейству Бомоптов. Находясь на берегу реки Ли, город имел большое торговое и стратегическое значение, в нем был обширный рынок и два больших аббатства. От него до Лондона всего около 20 миль расстояния — один дневной переход для тогдашнего войска. (Прим. перев.)