Не знаю, что курил автор статьи, где и как он нашёл аналогии и политическую подоплёку в текстах мюзикла, так как ни я, ни тем более Виктор Гюго о подобном даже не помышляли. Теперь вот размышляю, о чём интересно думал Люк Пламондон, сочиняя своё либретто? Вспоминал двухсотлетнее прошлое Франции или, наоборот, предугадал то, с чем столкнётся страна через двадцать лет? Невероятно, но факт предвиденья налицо. Или послезнания о будущем? И как это не удивительно, но тексты песен созвучны и нынешнему времени. Как бы то ни было, но эта статья плеснула бензинчику в разгорающийся костёр, и обыватель массово повалил в магазины, чтоб лично прослушать то, о чём пишут в газетах. С предсказуемым результатом и последствиями.
Поначалу владельцы магазинов радостно потирали руки при виде неожиданно нахлынувших покупателей и резко возросших продаж товаров, но вскоре призадумались. Стоит ли этот бум тех неприятностей, что пришли вместе с ним? Разбитые вдребезги проигрыватели, а кое-где и витрины, побитые лица персонала и озлобление парижской полиции, вынужденной постоянно разнимать массовые драки, привели к тому, что проигрывание пластинок с песнями мюзикла повсеместно прекратилось. Но своё дело они сделали, ещё до премьеры мюзикл получил бешеную популярность, пусть и скандальную. Все билеты на спектакль разобраны на месяц вперёд. Аншлаг!
Все мысли побоку, важен только оркестр и то, что я за дирижёрским пультом. Вчера на генеральной репетиции меня ощутимо потряхивало от волнения, но сегодня состояние какое-то отрешённое. Перегорел, что ли? Обвожу музыкантов взглядом и не замечаю никакого волнения. Передо мной собранные сосредоточенные лица, и в них даже какое-то непонятное мне предвкушение просматривается. Перевожу взгляд на сцену и вижу Саблона, сидящего на бутафорской ступеньке «Собора» в непринуждённой позе. Заметив мой взгляд, Жан улыбается уголками губ и ободряюще мне подмигивает. Вот же нервы, просто канаты стальные!
В зале гаснет свет, стихают приветственные аплодисменты публики, и наступает тишина. Через пару мгновений раздадутся первые торжественные аккорды увертюры, и после её окончания сразу вступает Гренгуар с запевом «соборов кафедральных». Поднимаю глаза вверх. Господи, Помоги! Рука плавно поднимается, мгновение… и остаётся только музыка! Та музыка, что в моём мире написал Риккардо Коччанте, воплотил в словах Люк Пламондон и принёс в этот мир я. Михаил Лапин.
Премьера мюзикла состоялась в субботу четвёртого ноября. На ней присутствовал Альбер Лебрен, президент Франции и Эдуар Даладье, премьер-министр или, как сейчас, называют эту должность во Франции, Председатель Совета Министров. Помимо них присутствовали и политики рангом пониже, но политическим весом практически не уступающие «тяжеловесам». Интерес политиков к моему спектаклю объяснялся довольно просто: с подачи журналистов к мюзиклу намертво приклеились ярлыки «антифашистский» и «антинацистский».
По этому поводу накануне спектакля даже был вызван «на ковёр» в полпредство, имел нелёгкий разговор с Розенбергом и еле отбрехался. С Германией мы сейчас «дружим» и Союзу не нужны осложнения с «партнёром». Знал бы Марсель Израилевич чем закончится эта «дружба» и кто будет командовать немецкими «панцерами», раскатывая в тонкий блин нашу пехоту, в совершенстве изучив советскую тактику в советских же танковых училищах… Жечь наши самолёты и бомбить советские города, пройдя обучение, опять же в наших лётных училищах… Но он этого не знает, зато знаю я. И втайне даже немного горжусь, хоть и незаслуженно, что у моего мюзикла именно такая скандальная репутация.
Зал полон, раскуплены все места, даже в очень недешёвых ложах и партере, что уж тут говорить о галёрке! Хорошо хоть что заранее озаботился местами для своих гостей рядом с «правительственной ложей». Розенберг с супругой, семья Вонтобелей и чета Майеров делят одну ложу с семьями Анатры и Лопато. Хорошо, что ложа большая и вместила всех, ещё и для Луи Лепле с Мишель местечко нашлось. Вообще-то деление на «ложи» чисто условное, в этом времени только «правительственная» отделена от остальных небольшим барьерчиком, остальные «ложи» представляют собой обычные галереи в три яруса с мягкими креслами и стульями.