О масштабах Жакерии, о совместных действиях «Жаков» и отрядов восставших парижан и степени участия, других городов сообщают много нового работы А. В. Конокотина[110]. Он показывает, что и территория, охваченная Жакерией, и число участвовавших в движении 1356–1358 гг. городов значительно преуменьшены как в специальном исследовании Люса[111], так и у других историков. Особенно важны подробные карты, составленные А. В. Конокотиным в результате исследования всех возможных источников по истории Жакерии и парижского восстания.
Существовавшая. связь между городскими восстаниями и восстаниями крестьян, факты солидарности в действиях участников — все это является предметом особого внимания хронистов.
О времени, когда восстали крестьяне в Бовэзи (Жакерия) и стали союзниками парижан, Пьер д'Оржемон говорит: «Мало было тогда городов в странах Лангдойля, которые не поднялись бы против дворян или из сочувствия к парижанам, питавшим к ним большую ненависть, или же из сочувствия к народному движению»[112]. Далее, говоря о вспышках недовольства в различных местах Северо-Восточной Франции, д'Оржемон отмечает, что среди повстанцев «было более всего землепашцев, и были также среди них богатые люди, буржуа и иные»[113]. Автор «Нормандской хроники» прямо указывает на образование как бы единого фронта против дворянства: «Когда купеческий старшина узнал об этом глупом бунте крестьян, он приказал отрядам парижан выйти из города — и они разрушили крепости Гурнэ, Палезо, Трапд и Шеврёз… и многие другие замки и крепости, которые находились вокруг Парижа»[114]. О таком же контакте крестьян с восставшими парижанами говорит и Фруассар: «…Парижане, которые хорошо знали об этом сборище[115], отправились однажды отдельными отрядами и пошли вместе с другими[116] — и было их всех вместе, наверное, 9 тысяч, преисполненных большого желания творить зло…»[117]. Но мало того: автор «Нормандской хроники» приводит мнение, получившее тогда, по-видимому, довольно широкое распространение, что Жакерия началась в результате агитации из Парижа: «…И говорили некоторые, что «жаки» ждали помощи от короля Наварры по случаю союза, который заключил он с купеческим старшиной, через этого купеческого старшину ведь и вспыхнула, как говорят, Жакерия»[118]. Тот же хронист так выражает настроение дворянства в связи с восстанием парижан: «И многие дворяне Франции были по этому поводу в глубокой печали, и стали собираться вместе многие рыцари и другие (дворяне)…»[119]
Представители дворянской историографии отразили в хрониках страх дворянства перед восставшими. «Если бы бог милостью своею не положил всему этому конец, — говорит Фруассар, — несчастья бы столь приумножились, что народ уничтожил бы благородных рыцарей, затем святую церковь…, а там и всех богатых людей страны»[120]. Ни слова не говоря о произволе сеньоров, Фруассар, однако, всячески выделяет такие случаи, как, например, поджаривание на вертеле одного рыцаря, мясо которого «жаки» якобы заставили его детей есть, а затем убили их[121]. «Я не осмелился бы ни написать, ни рассказать о страшных и непристойных действиях, совершенных ими по отношению к дамам»,[122] — заявляет Фруассар. Как пишет автор «Нормандской хроники», многие дворяне бежали не только за пределы района, охваченного восстанием, но и за пределы королевства, «из страха перед жестокостями крестьян, которые безжалостно и, не беря выкупа, убивали мужчин, женщин и детей благородного происхождения»[123].
Кстати, ведение войны без выкупов считалось в то время наиболее характерным признаком непримиримости вражды между дворянами и недворянами. Дело в том, что пленение рыцаря и последующее освобождение его за выкуп являлись неотъемлемым правилом рыцарской этики, и оно всегда соблюдалось, когда воевали между собой рыцари различных стран, что было определенным проявлением классовой солидарности. Недаром этот вопрос занимает всех хронистов: подобные примеры мы встретим не только у представителей дворянской историографии, но и у других хронистов.
110