Битва при Куртрэ («битва шпор»— 1302 г.), когда цеховые ополчения фландрских городов разбили французских рыцарей, послужила началом жесточайшей ненависти между французским дворянством и горожанами Фландрии. Снятые с французских рыцарей шпоры тщательно сохранялись фламандцами в городе Куртрэ, в церкви. Как сообщает Фруассар, у фламандцев с тех пор вошло в обычай ежегодно устраивать в Куртрэ в день этой победы большое угощение, иллюминацию, различные игры и танцы[142]. И все это, как говорит Фруассар, французские дворяне припомнили жителям Куртрэ 80 лет спустя, после своей победы над фламандцами при Розбеке (1382 г.): французские дворяне сразу же направились в Куртрэ и сожгли его дотла[143].
В ноябре 1380 г. во Франции произошли события, о которых представители дворянской историографии говорят с явным ужасом. В ноябре 1380 г. толпа парижан (в основном городские низы) ворвалась в королевский дворец, требуя отмены всех налогов. Историограф Карла VI показывает в своей хронике, насколько сильна была в это время вражда между господствующим классом и народом. Он вкладывает в уста человека из толпы «человека грязнейшего и безрассудного», по мнению хрониста, речь[144], преисполненную непримиримой ненависти по отношению ко всем знатным и богатым. Пусть эти слова сочинены самим хронистом, но они, несомненно, являются прямым отражением, с одной стороны, господствовавшего тогда среди народа настроения, с другой — страха самого хрониста пред создавшимся положением: «Когда же, наконец, прекратится все растущая алчность господ, которая многочисленными и незаконными вымогательствами, вплоть до полного разграбления, на нас беспрерывно так давит, что, отягощенные долгами, мы ежегодно выплачиваем (суммы), превышающие наши доходы? Думаю, что и падающую на нас часть солнечного света отняли бы они, если б могли…
Они ни о чем другом не думают, кроме как о том, чтобы сверкать золотом и драгоценными камнями, окружать себя бесчисленным количеством слуг, сооружать себе роскошные дворцы и отягощать первый в королевстве город изобретаемыми ими налогами. Если нас от этого невыносимого бремени вскоре не освободят, то следует, я полагаю, чтобы весь город был призван к оружию, ибо все мы скорее должны желать смерти, чем терпеть такое бесчестие»[145].
О восставших историограф Карла VI говорит, что они были «достойными спутниками этого оратора и людьми, которые неспособны руководствоваться рассудком»[146], которые действовали, «словно преследуемые фуриями»[147]. Он пишет, что недовольные парижане, «преисполненные гордыни», с «черствыми лицами», «нахмуренными бровями» и «высоко поднятыми головами» устраивали по ночам тайные сборища, «безумные и опасные»[148]. Он утверждает, что эти сборища были направлены против дворянства и представителей церкви[149], что народ «по своему слабоумию рассудил, что управление гражданскими делами гораздо лучше будет поставлено им, чем его законными господами»[150]. Историограф Карла VI, как и Фруассар (при описании восстания Уота Тайлера), видит причину недовольства народных масс в том, что «народ завидует богатству господ»[151].
В начале 1382 г. принцы-регенты вновь решили во что бы то ни стало ввести налог на продаваемые товары. Результатом было, как известно, восстание «молотил», которое по своей силе намного превзошло восстание 1380 г. Восстание 1382 г. началось, как и в 1380 г., с выступления городских низов.
Восставших историограф Карла VI характеризует как людей «гнусного положения и еще более гнусных нравов»[152]. Известный поэт XIV в. Эсташ Дешан, долгое время живший при дворе Карла V и Карла VI и близко стоявший к отдельным представителям королевской фамилии, дает очень красочное описание этого восстании в одной из своих баллад[153]. О себе самом он говорит, что был напуган до крайности и не решился оставаться в Париже,
Он наблюдал, как прелаты, знать и королевские советники бежали, «точно лисицы», вдоль Сены или пытались спешно переправиться на другой берег, ибо восставшие, по его отзыву,
И со всех сторон он, Дешан, только и слышал: