Главное для Фруассара — «рыцарские подвиги» сами по себе, вне учета обстановки, цели и прочих условий. К вопросу о роли рыцарского войска он подходит именно с этой точки зрения, а не с точки зрения государственных интересов. Поэтому ему и в голову не приходит мысль о необходимости военных реформ, что было в то время во Франции злободневным вопросом; поэтому он относится с нескрываемым презрением, a часто и со злобой к воинам из числа горожан, к городскому ополчению, считая военное дело безусловно монополией дворянства, и только дворянства.
Роль дворян в качестве военной силы, в качестве рыцарей, остается в представлении Фруассара такой же важной и столь же блестяще выполняемой, как и прежде. Даже рассказывая о позорных поражениях французских рыцарей, Фруассар без устали расписывает в самых ярких красках и личную храбрость рыцарей, и ловкость удара того или иного из них, и всю красоту и блеск рыцарского войска в строю, и роскошь и богатстве, которыми обычно отличались французские рыцари. Битвы при Креси и при Пуатье он сравнивает между собой с точки зрения количества совершенных подвигов и заявляет: «Сражение при Пуатье было проведено куда лучше и длилось куда дольше, чем сражение при Креси, и было там гораздо больше славных подвигов и рыцарской доблести…»[220] «Никогда еще не слышали, — говорит Фруассар относительно поражения французов при Креси, — о таком разгроме и о гибели стольких знатных сеньоров и доброго рыцарства, как это было там при том малом количестве подвигов, которые они совершили…»[221]
Правда, от его внимания не ускользнули проявившиеся в этих сражениях отрицательные качества французского рыцарского войска. Он говорит о беспорядках в строю французских рыцарей, пагубно отразившихся на их положении во время битвы при Креси[222], и противопоставляет в этом отношении французов англичанам, в лагере которых царила дисциплина[223]. Рассказывая о битве при Пуатье, где погиб «весь цвет французского рыцарства»[224], он прямо говорит, что французов было в пять раз больше, чем англичан, но последние доказали свое превосходство[225]. Наконец — и это гораздо более существенно — Фруассар говорит и о нововведениях в области военного искусства, имевших место в Западной Европе, в частности в Англии. Но дело в том, что он не придает всему этому принципиально важного и решающего значения в вопросе о роли рыцарского ополчения. Относительно английских лучников (в связи с поражением французов при Креси) он пишет: «Следует хорошо прочувствовать и признать, что стрелки сделали большое дело, ибо из-за их стрел в начале (сражения) потерпели поражение генуэзцы[226], которых было, наверное, 15 тысяч… Ибо большое количество рыцарей, богато вооруженных и снаряженных, верхом на хороших конях, как это и было принято в то время, было разбито и погибло из-за генуэзцев, которые спотыкались среди них и падали друг на друга так, что не в силах были снова встать на ноги»[227]. Наученные горьким опытом французские рыцари перед сражением при Пуатье почти все сошли с коней. Как отмечает Фруассар, таково было распоряжение Иоанна II; на конях оставили лишь незначительную часть рыцарей, для того чтобы они своим натиском сломили ряды английских лучников[228]. Мало того: было приказано также, отмечает Фруассар, чтобы каждый рыцарь укоротил свое копье на 5 футов, «благодаря чему оно сможет наилучшим образом служить»[229], снял шпоры и обрезал носы[230] туфель[231].
Но, говоря обо всем этом, Фруассар резко отрицательно относится к новому контингенту войск из горожан и свободных крестьян.
Он всегда либо от себя лично, либо приводя слова других, высказывает враждебное отношение к городским отрядам и к пехоте вообще. Он и английских пехотинцев, «валлийцев и корнуольцев», вооруженных длинными ножами (coutils), которыми они поражали насмерть французских рыцарей, называет «ворами и разбойниками»[232]. О наступающих при Розбеке фламандцах Фруассар говорит так: «Эти фламандцы, которые спускались[233], преисполненные гордыни и большого рвения, надвигались, жестокие и суровые, и толкали, наступая, и плечом и грудью, все равно что дикие бешеные кабаны…»[234]
230
Среди знати вошла в то время в моду обувь с невероятно длинными, заостренными к концу носами.