В противоположность Фруассару, для которого все сражения являлись лишь демонстрацией рыцарской доблести, подвергается критике тактика рыцарей во время боя, когда они безрассудно бросались вперед на врага, не считаясь с условиями. При Куртрэ французские рыцари, как сказано в «Больших хрониках», «слишком понадеялись на собственные силы»: они «заставили отступить своих пехотинцев, которые находились перед ними, и наступали, и мужественно нападали на них[336], и очень хорошо держались, а сами с помпой и в полном беспорядке набросились на фламандцев»[337]. При Креси король Филипп с частью рыцарей ринулся вперед, «не пожелав, несмотря на советы, дождаться городских отрядов и большей части своего войска…»[338].
В битве при Никополе против турок, где французские рыцари выступали совместно с войсками венгерского короля, они отбросили предложенный им венгерским королем разумный план наступления. Суть этого плана заключалась в том, что впереди должна была идти пехота венгерского короля, уже обладавшая некоторым опытом в войнах с турками, а за нею — следовать французские рыцари с остальной частью венгерской армии. Историограф Карла VI, рассказывая об этом, говорит, что подавляющее большинство французских рыцарей закричало в ответ: «Обычаем французов всегда было не следовать за кем-то, а подавать пример»[339]. Самое большее, на что рыцари согласились, — пообрезать невероятно длинные носы туфель «чтобы легче передвигаться пешком»[340].
Французские рыцари в массе своей, за немногим исключением, упорно держались старых порядков, привычек, принципов поведения, совершенно независимо от того, насколько это разумно с точки зрения успеха военной кампании в целом. Они не желали ни слушать мудрых советов, ни воспринимать новое. Куртрэ, Креси, Пуатье, как это показано у хронистов, ничему их не научили.
Пьер д'Оржемон, историограф Карла VI и автор «Нормандской хроники», безусловно считают, что прямым назначением дворянства является служение королю в качестве военной силы. Но в то же время они высказывают мнение, что не все дворяне и не всегда хорошо выполняют это назначение, и прежде всего потому, что среди дворян в XIV в. более, чем когда-либо процветали распущенность и стремление к роскоши; к тому же они часто занимались грабежом, видя в нем источник легкой наживы. Выше уже говорилось, что Фруассар, не делавший фактически никакого различия между рыцарем и бригандом-грабителем, воспевает все эти качества, не находя в них ничего предосудительного с точки зрения рыцарской морали. Хронисты же, защищающие интересы королевской власти, выступают против того, что мешает дворянам хорошо служить королю. Они приводят факты отрицательного, с их точки зрения, поведения дворянства как бы в назидание ему и показывают, как обрушивается на таких людей справедливая кара со стороны короля. Например, в «Больших хрониках» рассказывается об одном очень знатном человеке Журдэне де л'Иль, которому сам папа дал в жены свою племянницу. Злодеяниям этого человека не было границ. «Он располагал, как говорили, большим количеством воров, убийц, людьми самыми грязными и такими, которые грабили и обирали добрых людей, духовных и светских, и затем приносили ему награбленное и похищенное». В конечном итоге Журден де л'Иль предстал перед судом парламента и по приговору последнего был повешен (1323 г.)[341].
У историографа Карла VI приведен рассказ о разбойничьих действиях графа де Перигора[342]. Граф стоял во главе целой банды бригандов и незаконнорожденных из знатных семей и ежегодно совершал грабительские экспедиции по всей прилегающей к его владениям области. Никакие уговоры на него не действовали, и король вынужден был послать против него войско. Граф был схвачен, привезен в Париж и по приговору парламента лишен всех владений, которые передали брату короля герцогу Орлеанскому (1398 г.). Роскошь и распущенность настолько, по отзывам современников, возросли в XIV в., что многие считали крупные военные поражения французских рыцарей наказанием, ниспосланным свыше. Такова и точка зрения, высказанная в «Больших хрониках»: «Спесь чрезмерно возросла во Франции, особенно среди знатных (а также) и среди некоторых других; выражалась она во властолюбии сеньоров, и в страсти их к богатству, и в безнравственности в смысле одежды и различного платья, которые стали входить в обычай в королевстве Франции…» Далее следует красноречивое описание мод, заведенных дворянами и поражавших умы современников. Эти моды в основном сводились к тому, что одежда была чрезмерно короткой и настолько тесной, что человек не мог без посторонней помощи ни одеваться, ни раздеваться: «Когда его раздевали, казалось, что с него сдирают кожу…» Концы рукавов свешивались чуть ли не до земли; ноги были обуты в туфли с крючковатыми носами длиною в два фута и даже более. Одетый таким образом человек, «походил скорее на жонглера, чем на кого-либо другого»[343]. Важно отметить, что все, изложенное выше, написано в «Больших хрониках» в связи с поражением французских рыцарей при Креси. Не менее красноречив историограф Карла VI, когда он описывает поведение французских рыцарей в лагере крестоносцев перед стенами Никополя (1396 г.)[344]. Возмущенный монах даже противопоставляет здесь французским рыцарям турецкого султана Баязида, делая сравнение в пользу последнего.