Следует тут же отметить, что представление Жоффруа о Питере Конинге как о короле основано на ошибке, которая проистекает из самого имени героя («Конинг» — в переводе значит «король»). Автор «Фландрской хроники» тоже воспринял эту часть имени как «король» и написал: Piettre le Roy. Но все же он оказался более осведомленным и говорит лишь о том, что восставшие сделали его своим предводителем[493]. Жоффруа, увлеченный собственной ошибкой, дал полную волю нападкам на фламандцев. У них, как говорит он, случилось «помутнение рассудка», коль скоро сделали ткача королем, и вот теперь этот «король», ничего не разумеющий, берется обеспечить им защиту[494]. Все эти обстоятельства, по мнению Жоффруа, должны были неизбежно привести к плачевным результатам:
При описании восстания 1323–1328 гг. во Фландрии авторы «Парижской» и «Фландрской» хроник еще яснее выражают отрицательное отношение к восставшим. Во Фландрии XIV в. это было наиболее крупное по глубине и размаху движение. Как известно, в восстании 1323–1328 гг. участвовали различные слои населения, от крестьянства приморской Фландрии до патрициата Брюгге и Ипра, но в общем движении патрициату принадлежала далеко не первая роль. Автор «Фландрской хроники» рассказывает, как «простой народ» (li commun peuple) стал группироваться вокруг своего вождя Колена Заннекена и умерщвлять графских наместников и чиновников[496], а затем выгонять из пределов Фландрии рыцарей и крупных буржуа[497]; выгнали, возмущается хронист, даже самого графа[498]. Автор «Парижской хроники» противопоставляет восставших «выдающимся богатым людям Фландрии, которые желали оказывать послушание королю и своему графу и следовать по пути истины»[499]. Против этих людей, подчеркивает хронист, и были направлены удары восставших, которые «в своем величайшем возмущении против его величества короля» (Франции) убивали их на месте, а дома их разрушали[500]. Этот же хронист делает особенный упор на борьбе «мелкого люда» против «богатых» (dez menuz gens aus gros) — факт, по его словам, «нетерпимый как для родичей убитых, так и для короля Франции», — и выражает далее свой восторг по поводу «великолепного войска», собранного Филиппом VI Валуа в Аррасе для похода против восставших[501].
Между представителями городской верхушки и дворянством не было в конечном итоге тех коренных, непримиримых противоречий, какие были между богатыми горожанами и народными массами. Положение изменилось в середине XIV в., когда города в разгар борьбы против правительства Иоанна II и группировки феодалов, возглавляемой дофином Карлом, вступили даже в контакт с восставшими крестьянами. И когда, после жесточайшего подавления Жакерии, Этьен Марсель обращается с письмом к городам Фландрии и Пикардии[502], прося их о помощи, он высказывает в этом письме самое сочувственное отношение к крестьянам, бросая дворянству грозное обвинение в поступках более бесчеловечных, «чем когда-либо творили вандалы и сарацины».
К сожалению, только у буржуа из Валансьенна изложение событий охватывает 1356–1358 гг. Этот хронист говорит довольно лаконично о парижском восстании 1356–1358 гг. и о Жакерии, однако приводит некоторые весьма характерные для его представлений подробности. Хронист указывает, что парижане (les gens de Paris) «очень любили» Этьена Марселя и не могли поэтому решиться выдать его дофину Карлу, который, находясь с армией под Парижем, «жестоко угрожал» парижанам и говорил, что «не пощадит их, если ему не выдадут купеческого старшину и двенадцать буржуа города по его выбору, с которыми он поступит по своей воле»[503]. Поэтому, объясняет хронист, парижане, обсудив положение вещей, решили просить Карла Наваррского защитить их. И тогда Карл Наваррский с английскими наемниками прибыл в Париж, а затем отправился в Сен-Дени, где у него тоже было достаточно солдат; еженедельно из Парижа туда отправляли 500 золотых монет для оплаты их услуг.