И, обращаясь к королю, он высказывает надежду, что найдутся люди «доблести и чести», которые отомстят фламандцам[547]. Поэтому он горячо приветствует победу королевских войск при Монс-ан-Певеле (1304 г.), замечая, что
Автор «Фландрской хроники» в свою очередь возносит хвалу «благороднейшему королю»[549] Филиппу IV за «великую победу», одержанную им «благодаря его личной храбрости — и никак не иначе»[550].
Относительно поражения фламандских повстанцев в битве при Касселе (1328 г.), явившейся трагическим завершением народного движения во Фландрии 1323–1328 гг., автор «Парижской хроники» утверждает, что сам бог оказался на стороне короля Филиппа VI Валуа и не допустил того, чтобы продолжались «безобразия фламандцев»[551]. И далее он рассказывает, какую радостную встречу устроили королю парижане после его победы[552]. Когда же началась Столетняя война, богатые горожане Фландрии во главе с купцом-суконщиком Яковом Артевельде поспешили заключить союз с Англией, основным поставщиком шерсти для Фландрии. Вскоре Артевельде стал фактическим правителем Фландрии. Автор «Фландрской хроники», повествуя об этих событиях, выражает самое искреннее возмущение по адресу Якова Артевельде и его сторонников. Он заявляет, что среди помощников Артевельде в делах управления Фландрией было немало лиц, находившихся раньше в изгнании «из-за различных преступлений»; теперь же эти люди «грубейшим образом обходились с благородными людьми и добрыми гражданами страны Фландрии»[553].
Как явствует из сказанного, для Жоффруа Парижского и авторов «Фландрской» и «Парижской» хроник представляется совершенно несомненным, что Фландрия как исконное вассальное графство французской короны является и должна являться неотъемлемой частью владений французского короля как единого целого. Всякие центробежные стремления во Фландрии, независимо от того, от какой социальной группировки общества они исходили и какими экономическими или социальными интересами порождались (будь то движение народных масс или богатых горожан), осуждаются этими хронистами.
Интересно мнение о борьбе между Францией и Фландрией, высказанное буржуа из Валансьенна. Валансьенн, как уже говорилось, не входил в состав Французского королевства, а являлся столицей независимого графства Геннегау, где занимал весьма привилегированное положение. Таким образом, упомянутый хронист является, так сказать, наблюдателем со стороны, и к тому же именно со стороны пограничного с Францией государства. В его глазах борьба фламандцев с французским королем есть правое дело: фламандцы защищают свои старые вольности, свою независимость, свою землю от посягательств со стороны французского короля. Он старается подчеркнуть все более растущую сплоченность фламандцев в их борьбе, рассказывая, как готовились они к решительной схватке с войском Филиппа IV при Монс-ан-Певеле[554]. Он дает самую положительную оценку деятельности Якова Артевельде, называя его «добрым стражем» фламандцев[555] в противоположность графу Луи де Неверу, «который никогда ничего хорошего для страны не делал»[556]. Надо сказать, что буржуа из Валансьенна сочувствует не только фландрским городам, но и городам Франции, которым было далеко до привилегированного положения Валансьенна. Главное, что он имеет при этом в виду, — это абсолютно не известный Валансьенну налоговый гнет. Из-за налоговой системы, говорит он, «много произошло во Франции несчастий»[557].
Но ярче всего свидетельствуют о стремлении городов к политическому единству страны и об их враждебном отношении к феодальной знати события 1314–1318 гг. Что могло объединить в одном движении города и дворянство, как это случилось на первых порах? Об этом можно судить на основании текста соглашения между лигой, включавшей феодалов Шампани, Вермандуа, Камбрези, Корбийуа, Амьенуа, Понтье, Артуа и графства Сен-Поль, и лигой, образовавшейся в Бургундии. В соглашении говорится: король «взимал многочисленные тальи, денежные поборы, совершал незаконные вымогательства, порчу монеты и многие другие вещи, из-за чего дворянство и народ (li noble et li commun) королевства терпели многие обиды, обеднели и попали в большую беду и пребывают (в таком положении) и поныне; и не видно, чтобы это[558] послужило к славе или на пользу короля или королевства, либо же (шло) на поддержание общего блага; по поводу этих обид мы много раз взывали и обращались, униженно и с мольбою, к означенному сеньору нашему королю, дабы таковые вещи он соблаговолил прекратить и совсем оставить, но он ничего не сделал»[559].
559
Mémoires de l'Académie des inscriptions et belles lettres. Notices et extraits, t. XX, p. 226.