Хронисты высказывают полную уверенность в том, что такое разложение нравов среди дворянства неизбежно должно повлечь за собой и поражение на поле битвы. Последнее они воспринимают как наказание свыше за грехи дворян. «Французы, — говорит монах из Сен-Дени по поводу поражения при Креси, — были побеждены, и враги постыдным (для французов) образом обошлись с ними, что, как мы полагаем, произошло по повелению бога, дабы сбить с них спесь и исправить их пороки, в коих они превзошли все прочие народности» (nationes)[736].
Хронисты, обвиняют дворян в прямой измене: дворяне, утверждают они, трусливо бежали с поля битвы при Пуатье, бросив на произвол судьбы короля. Они «стали малодушными и изнеженными и не пожелали предпринять что-либо против своих врагов; поэтому англичане, став смелее, более ожесточенно набросились на вышеназванного короля Франции…»[737]. Дворяне, по словам монаха из Сен-Дени, увидев опасность положения, бежали «проворно и не краснея, покинув короля»[738]. В таком поведении дворянства и видят они причину поражений французов в первый период Столетней войны. О короле же Иоанне II хронисты отзываются самым восторженным образом[739] — явление, характерное для хронистов той эпохи, даже для таких, как Жан де Beнетт, в представлении которых никак не укладывалось, что король является самым верным защитником интересов дворянства, а отнюдь не народа. Рассказав о том, как храбро сражался Иоанн II, Жан де Венетт прибавляет: «Следовательно, если бы все остальные дворяне и воины вели себя смело, так, как это сделал король, то они одержали бы славную победу над врагом»[740]. «И, действительно, — говорит монах из Сен-Дени, — если бы стойкость рыцарей в строю соответствовала тому мужеству, каким отличился король, никоим образом не случилось бы этого неизгладимого вечного для французов позора»[741].
Но, кроме того, эти хронисты указывают и на другие моменты, содействовавшие поражению французской армии. Жан де Венетт отмечает преимущества английской пехоты перед французами в битве при Креси[742]: в то время как утомленные генуэзские арбалетчики не в состоянии были стрелять из-за размокших тетив своих арбалетов, английские лучники, сумевшие предохранить свое оружие от дождя, повели деятельное наступление на французов. Жан де Венетт явно осуждает французских рыцарей за то, что они безжалостно перебили арбалетчиков, «не обращая внимания на вышеуказанную причину» (почему арбалетчики не могли стрелять) и «не желая принимать от них никаких объяснений, хотя те оправдывались, громко крича».
Но дворянам ставится в вину не только их недостойное поведение, на поле битвы. Монах из Сен-Дени делает упор на тот факт, что по настоянию дворян перед сражением при Пуатье король отослал прочь городские отряды[743]. Дворяне, как говорит хронист, настаивали на этом вследствие своего «чрезмерного высокомерия» по отношению к вооружившимся горожанам, которых «называли в насмешку Жаками Простаками». Поскольку презрение дворян по отношению к крестьянам не знало предела, то и не удивительно, что дворяне в случае особого недовольства, против горожан давали им ту же презрительную кличку, что и крестьянам, ставя их таким, образом, на одну доску с ними.
Среди памятников французской народной поэзии есть один, который может быть по праву оценен как одно из замечательнейших произведений, отразивших классовые противоречия между дворянством и народом. Мы имеем в виду анонимную поэму, на старофранцузском языке, известную в историографии под названием «Жалобная песнь о битве при Пуатье». Рукописи ее была найдена в 1850 г. французским историком де Борепером в архивах Собора Парижской богоматери, им, же озаглавлена и опубликована[744]. «Песнь» состоит из 96 стихов. Последняя строка сильно подпорчена сыростью и не поддается расшифровке. Автором «Песни» де Борепер склонен считать, согласно местонахождению рукописи, одного из каноников капитула Нотр-Дам. Н. П. Грацианский считает, что «Песнь» принадлежит перу какого-то горожанина[745]. Время написания — 1356 г., сразу же после битвы при Пуатье. Кто бы ни был ее автором, «Песнь» отражает настроение широких масс в тяжелый для Франции период, и все стороны жизни дворянства подвергаются здесь самому суровому порицанию. Начинается она так:
745