Жан де Венетт держится того мнения, что если бы Генеральные штаты и дофин Карл действовали совместно, то дела Франции пошли бы иначе. Он указывает, как в самом начале, перед созывом Генеральных штатов в 1356 г., «весь народ считал, что благодаря монсеньору Карлу и с его помощью отец его вернется[761] и отечество будет спасено». У Генеральных штатов, как полагает Жан де Венетт, были самые благие намерения и полезные начинания по линии управления государством. Депутаты от трех сословий «обсудили многое касательно дел (королевства), реформ и правосудия»; они «предложили регенту три тысячи воинов на средства городов королевства (с обязательством) постоянно содержать вышеуказанное количество, если он соблаговолит отправиться в Англию с целью освободить из плена господина отца своего»[762]. Монах из Сен-Дени также подчеркивает готовность Генеральных штатов помочь стране в ее бедственном положении: депутаты трех сословий «спешили предоставить себя и свое (имущество)» для изыскания средств с целью освобождения короля из плена и на ведение войны с англичанами[763].
Жан де Венетт винит дофина в том, что он оставил без внимания полезные начинания Генеральных штатов. Дофин, по словам Жана де Венетт, «всем этим пренебрег и в скором времени отправился на свидание со своим дядей[764] Карлом Богемским»[765]. Вспомним, как д'Оржемон в этом и в других подобных случаях восхвалял дофина за то, что тот ухитрялся различными путями уклоняться от проведения в жизнь требований Генеральных штатов и мешать осуществлению ими руководящей роли в делах управления королевством. И вообще, сравнивая взгляды на события 1356–1358 гг. д'Оржемона с одной стороны, Жана де Венетт и монаха из Сен-Дени — с другой, можно постоянно убеждаться в их противоположности. Д'Оржемон старается всячески выгородить королевских советников, отрешенных от должности, согласно требованию Генеральных штатов. Он заявляет, что этим советникам не потрудились даже предъявить определенное обвинение. А монах из Сен-Дени говорит в свою очередь, что им было «публично» предъявлено обвинение в том, что «они в прошедшие времена дурно управляли и притесняли народ…»[766].
В отсутствие дофина государственные дела оказались фактически в руках Генеральных штатов. По-видимому, правление Генеральных штатов, даже при бездействии дофина, было бы, по мнению Жана де Венетт, очень желательным, ибо, как явствует из изложения событий у хрониста, именно после того, как произошел раскол среди депутатов трех сословий, «дела королевства пошли плохо» и «начались по всей французской земле беспорядки и страдания…»[767]. В расколе же Жан де Венетт обвиняет представителей дворянства. Монах из Сен-Дени высказывается более определенно: он указывает, что раскол был связан с налоговой политикой Генеральных штатов и произошел потому «главным образом, что дворяне и лица духовного звания не желали терпеть этого ярма[768], подобно сельским жителям и горожанам…»[769]. Иначе говоря, хронисты подчеркивают, что господствующие слои тогдашнего общества не только не служили на благо королевству, но даже препятствовали добрым начинаниям Генеральных штатов, как обычно, противопоставляя себя крестьянству и горожанам — податным сословиям государства.
Но в описаниях движения 1356–1358 гг. обнаруживается еще одна черта: оба хрониста считают совершенно недопустимым, чтобы предпринималось что-либо путем давления снизу, с помощью вооруженного народа, посредством кровопролития. Эти хронисты полностью лишают и крестьян и горожан права брать в свои руки решение собственных и государственных дел. И так же, как и «Жаков», Жан де Венетт и монах из Сен-Дени осуждают Этьена Марселя за совершенные восставши. ми убийства. «О совершенном гнусном убийстве»[770], — так озаглавил монах из Сен-Дени часть своей хроники, посвященную описанию волнении в Париже в феврале 1358 г., которые происходили под руководством Этьена Марселя и имели своим результатом убийство двух знатных дворян, советников короля, на глазах дофина Карла. «Такое злодеяние не могло остаться безнаказанным»[771], — заявляет о том же Жан де Венетт. Теперь уже он отвернулся раз и навсегда от Этьена Марселя, сторонником которого был до сих пор. В отношении дальнейших действий Этьена Марселя и его сторонников он пишет, что «человек предполагает одно, а бог распоряжается и наводит порядок по-другому», что восставшие парижане «копали яму другим, а попали в нее сами»[772], и т. д. Он высказывает даже полную уверенность в том, что все последовавшие затем несчастья в стране имели своей первопричиной именно это убийство. «О почему, — восклицает он, — совершились эти преступления! Я не в состоянии был бы описать, какие бедствия отсюда проистекли, сколько людей из-за этого было убито и сколько селений опустошено»[773]. Жан де Венетт и монах из Сен-Дени особенно ставят в вину Этьену Марселю и его сторонникам то, что они решили ради своего спасения, зная о гневе дофина против них, впустить тайно в Париж Карла Наваррского. Жан де Венетт возмущенно говорит, что парижане намеревались сделать Карла Наваррского королем Франции, лишив таким образом престола дофина Карла «и даже самого короля, который был в плену в Англии…[774]». Монах из Сен-Дени упоминает о «неправедном решении» и добавляет, что дофин в свою очередь предоставил все свои дела воле «бога и святой Марии», которые и выучили его. A когда он рассказывает о гибели Этьена Марселя и его ближайших помощников, то уже прямо называет их «предателями»[775]. В заключение оба хрониста с удовлетворением сообщают, как быстро испарилось недовольство против регента, вселившееся в души парижан, и как «возгласы восторга раздавались по всему городу» при вступлении дофина в Париж[776].