Список потерянного имущества, приложенный Халлером к своему прошению, действительно впечатляет — вероятно, он должен был дать королеве и ее министрам представление о желаемых масштабах вознаграждения и одновременно повысить статус автора в их глазах. С одной стороны, Халлер перечисляет свои долги, достигающие якобы 111 220 ливров. Упоминаются четыре крупных заимодавца в Париже (братья Галуа, месье Энок, месье Клод Жакен, вдова Кован), двое в Амьене, и т.д., и наконец «многочисленные лица в Бильбао», «многочисленные лица в Байонне» и «по всей Франции». Еще более впечатляющ список утерянного имущества общей стоимостью 254 тыс. ливров. Здесь и унаследованные от родителей дом и земля в Тулоне, стоимостью в 36 тыс. ливров; и сельский дом в Байонне с мебелью, общей стоимостью 22 тыс. ливров; и 8оо квинталов сахара в Галисии, общей стоимостью 40 тыс. ливров; корабль с грузом стоимостью в 6о тыс. ливров; другие товары и векселя; и, наконец, его гардероб стоимостью 6 тыс. ливров, изъятый в Лиссабоне португальским государственным секретарем д Мендонсой Корт-Реалем{43}.
На этом этапе Халлер все еще пользуется некоторой поддержкой в британских правительственных кругах. Хотя в начале лета посол Джордж Делаваль и описывал его как «бельмо на глазу», в августе он же с сочувствием относится к его жалобе на поведение офицеров пакетбота и рекомендует его вниманию правительства. Примечательно, что Халлер представлен не только как человек, «которого Ее величество соизволила взять под свою высокую протекцию», и потому заслуживающий вежливого обращения, но и как нечто вроде эксперта по Испании — «он складно толкует о некоторых предметах, и в особенности о делах Испании, где он некоторое время обращался (he talks well of several things, and in particular of the affairs of Spain, where he has been conversant sometime)» {44}. Как мы увидим, в дальнейшем авантюрист будет последовательно культивировать это образ. Месяц спустя Делаваль признает запросы Халлера завышенными, но готов положиться в этом вопросе на мнение Портмора, который, похоже, все еще поддерживает Халлера {45}.
В конце сентября 1711 г., наконец, принято решение о награде Халлеру и о его дальнейшей судьбе — но не совсем то, на какое надеялся француз. 26 числа лорд Дартмут доносил королеве Анне, что правительство рассмотрело запросы Халлера и что лорды заинтересовались, успел ли тот уже «натурализоваться в соответствии с актом парламента»{46}. По всей видимости, речь идет об «Акте о натурализации иностранных протестантов» от 23 марта 1709 г., который был призван урегулировать правовой статус тысяч скрывавшихся в Англии эмигрантов, в том числе бежавших сюда после отмены Нантского эдикта французских гугенотов. В соответствии с этим законом им достаточно было лишь принести присягу на верность королеве и причаститься в любой протестантской церкви, чтобы стать британскими подданными. Как оказалось, Халлер не успел — или не догадался — проделать эту процедуру, а раз так, лорды единогласно решили, что «представляется разумным выслать его». В дальнейшем тема религии будет постоянно всплывать в описаниях французом своего вынужденного отъезда из Англии: он будет утверждать, что не остался на службе королевы Анны якобы из-за своего отказа порвать с католической верой — вероятно, в основе этих рассказов лежит как раз данный эпизод. Размер установленного Халлеру вознаграждения составлял 200 фунтов — не такая уж и маленькая сумма по стандартам того времени, но, конечно, несопоставимая с его ожиданиями. Более того, на руки немедленно он получал лишь 50 фунтов, а остальные 150 — когда покинет пределы Англии. Очевидно, что француз этим не удовлетворен. В своем письме лорду Дартмуту (документ 5){47} он пытается выторговать чуть более благоприятные условия: просит увеличить предназначенную ему сумму учитывая сделанные им долги (40 фунтов) и якобы потерянное им в Португалии имущество. Он также намекает на тот риск, на который он пошел ради Англии, и просит, чтобы его выслали не на континент, а в Ирландию, где «моя персона может быть в большей безопасности, чем в ином месте».