Одной из возникающих в это время протопрофессий, в которой Сент-Илер и подвизался в России, было управление училищами. В самом деле, если наш герой не подходил на роль директора Морской академии, то кого, в реалиях той эпохи, мы бы сочли для этого достаточно квалифицированным? «Экспертов» подобного профиля, специалистов по администрированию обучения просто не существовало; более того, в большинстве европейских стран не было и подобных учебных заведений. Назначить опытного морского капитана? Но подавляющее большинство капитанов и адмиралов в Европе никогда не учились в таких школах и понятия не имели о преподавании. Поставить во главе училища знающего математика? Но подобный человек по своему социальному статусу, скорее всего, не подошел бы для командования «морской гвардией». Показательно, что Сент-Илера сменил во главе Морской академии граф А. А. Матвеев, человек выдающийся, но имевший, конечно, к военно-морскому образованию отношения ничуть не больше, а пожалуй, и меньше чем француз-авантюрист. В самом деле, Матвеев никогда не служил во флоте; не преподавал и даже не учился в школе; ничего нам не известно и о его возможных познаниях в математике. В отличие от него, Сент-Илер все же имел какой-то опыт на море, вполне может быть, что достаточно обширный. Тем не менее обвинить Матвеева в том, что он не подходит на роль начальника Морской академии, нам в голову не приходит. Объявляя Сент-Илера заведомо негодным в директора такого училища, не воспроизводим ли мы просто социальные стереотипы XVIII столетия, предполагающие, что вельможа-дилетант заведомо подходит на любую руководящую позицию — в отличие от дилетанта-простолюдина?
Но дело не только в этом: граница между авантюристом и не-авантюристом оказывается весьма неопределенной еще и потому, что вполне себе «настоящие» государственные деятели той эпохи на поверку пользуются теми же сами приемами, что и авантюрист Сент-Илер. Хотя в биографических словарях они значатся как полноправные эксперты, министры и дипломаты, при ближайшем рассмотрении оказывается, что и они тоже изобретают себе биографию, приписывают себе заслуги, сочиняют «прожекты», пытаются поймать фортуну за хвост. Многим из них удается строить вполне успешные карьеры, добиваться высоких постов, затевать действительно грандиозные политические предприятия. Но действительно ли эти сановники и генералы радикально отличались от Сент-Илера, или же мы приписываем им эти отличия ретроспективно, по принципу «мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе»? Чем так уж принципиально отличается наш «мнимый барон без всякой дипломы» от целого ряда иностранцев, сыгравших важную роль в петровское царствование, например, от Франца Лефорта; от шпиона и эксперта в области государственного управления Генриха Фика; от своего конкурента в России, французского морского агента, проходимца и прожектера Анри Лави; и от многих, многих других — не говоря уже о самом Александре Даниловиче Меншикове? Действительно ли провал Сент-Илера был предопределен, поскольку он являлся самозванцем и авантюристом, — или все дело в случайности, в его неуживчивом характере? Возможно, если бы не ссора с Матвеевым, Сент-Илер вошел бы в историю как один из ценных экспертов, так удачно приглашенных Петром I на русскую службу, а биография француза красовалась бы в книгах по истории русского флота рядом с биографиями Крюйса, Фархварсона или его соотечественника Никиты Петровича Вильбуа?
Наконец, похождения Сент-Илера наглядно иллюстрируют и те особенности формирующегося государства раннего Нового времени, которые сделали возможным появление и функционирование таких прожектеров. Государственный аппарат носит в эту эпоху весьма рудиментарный характер, поэтому государи и их министры не могут не обращаться к подобным предпринимателям, когда им нужна информация, когда необходимо разработать какие-то планы реформ или сформулировать новые инициативы, когда требуется найти человека для выполнения важного задания. Первый этап приключений Сент-Илер приходится на годы Войны за испанское наследство, и как отмечает, например, исследователь британской политики в отношении американских территорий, «помимо защиты статуса кво, у Уайтхолла не было собственных существенных имперских планов». Все заметные шаги на этом фронте были именно инициативами прожектеров: министры в Лондоне не имели почти никаких сведений о ситуации на местах и могли лишь поддерживать или отвергать те или иные поступающие к ним предложения. Предложения эти, разумеется, подразумевали соответствующее вознаграждение их авторам{7}.