Войдя в комнату, она осмотрела дверь. На ней не было ни одного засова.
В ожидании вечера, когда Жан Буэ должен был возвратиться домой, Елена внимательно осмотрела дом. Он был построен для весьма многочисленной семьи, отправленной хищником на эшафот. Все было печально и угрюмо в этом громадном доме. Шесть человек из прежней прислуги, оставшихся при Буэ из страха, бродили из комнаты в комнату, как тени усопших, боясь даже звука собственных шагов. Когда Елена осматривала залы, они глядели на нее с жалостью и состраданием.
Перед домом был двор, вымощенный зеленоватым камнем. От улицы его отделяли широкие массивные ворота.
Вид этих ворот внушил Елене мысль о бегстве. Жан Буэ ушел, не сделав никаких распоряжений, он не приставил к ней надзора из своей прислуги…
«Может быть, они позволят мне выйти», — подумала девушка и направилась к воротам.
Они были надежно заперты. Здесь знали, что любая женщина, вошедшая в этот дом, выходит из него только на казнь, и потому не ставили часовых.
Мадемуазель Валеран прошла в сад, расположенный позади дома. Сад был большой, со старыми деревьями. Он примыкал к месту летних гуляний, которое еще и теперь носит название — табор.
Елена измерила глазами высоту ограды. Без посторонней помощи бегство было невозможно.
Возвратившись к дому, она начала искать лестницу, которую мог оставить садовник где-нибудь в уголке. Лестницы она не нашла, но в углу оранжереи обнаружила маленький, остро отточенный топорик, служивший для обрубки сучьев. Она тут же спрятала его под свой передник. Теперь у нее появилась возможность защищаться. В комнате она спрятала топор под матрац своей постели.
Затем стала ждать рокового часа.
Настала ночь. Вдруг глухой стук нарушил тишину. Это был звук закрывающихся ворот. Жан Буэ возвращался…
«Скоро он войдет сюда», — подумала девушка, решившая убить этого человека.
В течение получаса ничего не было слышно. Потом послышались твердые шаги, ничуть не похожие на шаги Жана Буэ, который лениво волочил ноги.
Это был слуга. Он шел объявить Елене желание своего господина, чтобы она пришла в столовую.
При виде человека, черты лица которого выражали симпатию и сострадание к ней, Елена внимательно посмотрела на него и спросила:
— Именем вашей матери, умоляю вас, скажите, можно ли безопасно сидеть за этим столом?
Слуга отвечал еле слышно:
— Не пейте воды.
Когда Елена вошла в столовую, Жан Буэ был уже там.
— Ну, красавица, принимайся за службу. Ты увидишь, что она не так уж сложна.
Судья был в отличном расположении духа. День у него был счастливый, он вынес обвинительный приговор, то есть, смертный, очередному десятку осужденных.
— Моя красавица!.. Ну, что? Одумалась ли ты? Согласна ли оставить манеры дикой кошки? — спрашивал сатир.
— Ах, поймите, когда не знаешь людей, нельзя же бросаться на шею всякому встречному, — произнесла с притворной наивностью Елена.
— Ну, а теперь?
— Теперь… когда вы выглядите таким добрым весельчаком, я, чтобы угодить вам, сделаю все!
Буэ со смехом покачал головой.
— Все, все, это мы потом увидим. Для всего есть свое время. А пока мы сидим за столом, нужно немного выпить.
Мадемуазель Валеран поднесла свой пустой стакан судье, тот наклонил над ним бутылку.
— О, гражданин судья, твое вино, наверное, дорого стоит!
— Что за вопрос?
— Да вы так мало налили, тут даже полстакана нет!
— Я оставил место для воды.
Елена засмеялась.
— Для воды! — повторила она. — Так вы уже забыли, что сказали мне совсем недавно?
— Что же я сказал?
— Что вы не любите притворщиц! Я бы, конечно, могла немного пожеманничать с вами, но ужасно люблю вино… А то — для воды! Это хорошо, может быть, для ваших городских куколок. В деревне мы пьем чистое вино!
И Елена быстро осушила свой стакан.
Судья, обманутый деревенской наивностью, решил, что вино само по себе усыпит свою жертву без приправленной воды.
— Ну, моя красавица, я думаю, что у тебя не было недостатка в ваших деревенских парнях?
— Фи! Какие у нас парни!.. Противные, как обезьяны!
— Так у тебя не было вздыхателя?
— Никогда!
После этого ответа глаза Буэ засверкали жгучими искрами. Он приблизился к Елене, которая раскинулась в кресле.
— Выпьем, милое дитя, — сказал он, берясь за бутылку.
Но она оттолкнула бутылку.
— Нет, нет!
— Как? Ты же только что говорила, что любишь вино…