— Если бы ты не любил жену, которой уже тогда было сорок пять лет и которая, по твоему собственному признанию, не была красива… на кой черт ты женился? И при чем здесь ревность?
— Я хочу отплатить ей за долгие годы своего плена.
— Так это она выдала тебя Точильщику?
— Я теперь убежден в этом.
— А почему мадам Лабранш пришла фантазия избавиться от тебя?
— Потому что она любила другого.
— В сорок пять лет! О, кажется, у этой дамы вечно юное сердце, — хмыкнул Пьер.
После некоторого размышления он покачал головой.
— Знаешь, Лабранш, твоя история кажется странной. Почему твоя жена, желая избавиться от тебя, пользуется услугами Точильщика, а не воспользовалась более легким средством — разводом, который во времена нашей блаженной Республики разлучает несчастных супругов в два часа?
— Она выдала меня Точильщику, — упрямо повторял Лабранш.
Он уже сожалел, что предложил выслушать свой рассказ.
— Позднее, когда мы выйдем отсюда, вы все узнаете…
— Когда нас здесь не будет, вряд ли у тебя будет потребность высказываться, — возразил насмешливо Кожоль, — к тому же вряд ли меня будут интересовать истории, которые я могу выслушать здесь.
При этом насмешливом тоне старик робко спросил:
— Граф не сердится?
— На что мне сердиться?
— Что я должен молчать.
— Храни твои тайны, любезный. Это твоя собственность, и мне нечего с ней делать.
Лицо Лабранша прояснилось.
— В таком случае, граф, вы сдержите свое обещание?
— Какое?
— Разделить со мной шансы на побег?
— В тот день, когда это произойдет, я возьму тебя с собой.
— А если это произойдет ночью?
— Если случай представится ночью, клянусь, что возвращусь освободить тебя через сорок восемь часов.
— Почему через сорок восемь? — спросил удивленный лакей.
— Ты забываешь, что мы не в Париже!
В эту минуту дверь отворилась, и Ангелочек просунул свою голову.
— Разве граф не ложится спать? — спросил он.
— Который час?
— Три часа ночи. Самая пора спать. Я валюсь с ног, ожидая за дверью, когда придет время отвести Лабранша в его конуру.
— Ступай, я сам разденусь, — сказал Кожоль, отпуская лакея.
Перед тем как отвести своего пленника, Ангелочек остановился на пороге и, обернувшись, сказал насмешливым тоном:
— Если граф не чувствует сейчас охоты лечь, то я вернусь, когда отведу своего старика в клетку, и сделаю вам маленькое сообщение, которое вызовет сладкие сновидения.
— Заснуть после твоих слов! Это блаженство, которого я всегда буду желать, — сообщил Пьер, чья неувядаемая веселость доводила Ангелочка до бешенства.
После непродолжительного отсутствия тюремщик вновь возник на пороге.
— Ну, высокородный Ангелочек, я слушаю твой мелодичный голосок!
— Знаете ли, граф, сколько уже времени я вас здесь сторожу?
— Одиннадцать месяцев.
— Да, одиннадцать месяцев промчались с того дня, когда вы пообещали сбежать.
— Обещаю это тебе снова.
— Это обещание я сам ежеминутно повторяю всем…
— А вы всегда настороже?
— Мы смотрим на ваше сиятельство, как на старого воробья. Выбраться отсюда вам будет нелегко…
— Ты пришел для того, чтобы сообщить мне об этом?
— Нет, просто мне показалось, что вы забыли, из-за чего мы держим вас здесь, словно драгоценный камень.
— Твой плут-господин требует, чтобы я назвал ему имя женщины.
— Ваша память не утратила своей остроты.
— Зачем Точильщику это имя?
— У вас в голове засела мысль промолчать… А между тем у Точильщика засела мысль, что вы просто, подобно жеманницам, хотите испытать насилие… Не знаю, ясно ли я выражаюсь? — спросил страж.
— Отлично! Ты на волне красноречия, поэтому продолжай, Ангелочек, я в восторге от твоих речей, — отвечал Кожоль.
— Итак, Точильщик, думая удовлетворить ваше тайное желание, я уже не помню, как его назвал… не могу вспомнить слова…
— Насилие. Ты сказал — насилие…
— Да, вот именно так.
— Так ты получил приказ заняться этим?
— Именно.
— И как же ты примешься за дело?
— Я стою за кроткие и простые меры. Не угодно ли вам выслушать мою программу?
— С удовольствием!
— Я введу сюда несколько товарищей, чтоб… поддержать графа.
— Ну меня поддержат, а дальше?
— Я деликатно разую господина, чтобы было удобнее во время операции…
— Ну так давай сейчас туфли!