— Уверен в этом. Как иначе объяснить причину их таинственного появления в этом доме? Если бы они хотели обокрасть его, так давно бы уже это сделали. А между тем, они уже несколько лет рыщут тут.
— Кто же, кроме покойного парфюмера, мог знать о миллионах?
— Если Лебик — одно лицо с Баррасеном, так это мошенник, присутствовавший при допросе Дюбарри! Через него эта шайка узнала о существовании миллионов, — соображал Ивон.
— Таинственная шайка! Если желаешь знать ее название, я могу тебе сказать его: она зовется, вероятно, по кличке своего главаря — Точильщика.
— Как ты сказал? — воскликнул шевалье, вздрогнувший от удивления при этом имени.
— Я сказал — Точильщик!
— Ты знаешь, кто такой Точильщик?
— Смелый негодяй, командующий другими негодяями.
— Во время твоего заточения имя Точильщика приобрело страшную и мрачную известность. Это — шайка поджигателей, наводящая на окрестности Парижа ужас своими неслыханными жестокостями. Три дня назад полицейские надеялись накрыть ее главаря на улице Билль де Эвек, но опоздали. По-видимому, кто-то покровительствует ему, предупреждая о ловушках.
Кожоль неожиданно подскочил, дрожа от волнения.
— Что с тобой? — спросил Ивон.
— Со мной — ничего, — отвечал граф. — Я просто хотел отогнать сон. Я падаю от усталости…
Шевалье понял, что спрашивать дальше бесполезно и притворился, что поверил объяснению.
— Хочешь, я провожу тебя до постели?
— Да, с удовольствием.
Когда Бералек уже выходил из комнаты, Кожоль остановил его вопросом:
— Мадам Сюрко, надо полагать, еще сохранила свою красоту?
— Сохранила?! Да ведь я говорил тебе, ей не больше двадцати лет!
— Да, действительно, но мне хочется спать. Когда я высплюсь, мы с тобой договорим.
Ивон тоже пошел немного отдохнуть.
Когда он проснулся, то сразу же собрался к другу. По дороге его остановил Сен-Режан и подал записку.
— Кожоль, уходя, оставил вам письмо.
— Как? Ушел? Так он не ложился?
— Через пять минут после того, как Кожоль вошел в свою комнату, он оттуда вышел…
Письмо гласило:
«Точильщик должен мне одиннадцать месяцев заточения. Я иду за расплатой, но будь уверен, что при этом я выиграю миллионы».
ГЛАВА 26
Что побудило Кожоля обмануть своего друга? Что поразило его? Уж не нашел ли Собачий Нос тот след, который Бералек так долго и тщетно искал?
Когда Кожоль вышел на улицу, было шесть часов. Все вокруг сияло под лучами утреннего солнца.
— Ах, — воскликнул он, набирая полную грудь воздуха, — солнце и воздух — вот две вещи, которых мне не хватало в плену у Точильщика. Ну, Собачий Нос, навостри свое чутье, а особенно — ноги…
При выходе из парфюмерной лавочки Пьер пересек улицу и уперся в стену противоположного дома. Он стал внимательно осматривать его.
— Это и есть тот дом, — сказал он себе.
На фасаде висела вывеска: «Роберт Брикет, галунщик».
Кожоль вошел в магазин галунщика, где нашел в эту раннюю пору только одного приказчика, сметавшего пыль с конторок и стеклянных ящиков.
— Что желаете, господин? — спросил тот.
— Я пришел за заказом от друга вашего хозяина, — невозмутимо ответил посетитель.
— Если это друг господина Брикета, то, кажется, он не часто бывает в Париже, потому что даже не знает о несчастье, — вздохнул приказчик.
— А что случилось?
— Хозяин вышел однажды вечером подышать воздухом и с тех пор о нем ни слуху ни духу… Правда, на другой день хозяйка посылала меня опознавать труп, выловленный из реки…
— Это был он?
— Он был так обезображен, что я не мог бы его узнать, даже если это был он.
— Вы думаете, это был не господин Брикет?
— Мне сказали, что это был какой-то негодяй, убитый в ночной схватке на улице Сены.
— Ну прощайте, не буду вам мешать. Я вернусь, когда встанет хозяйка, — сказал граф.
Потом он направился на бульвар.
— Хорошее начало, — говорил он себе. — Держу пари, что покойный галунщик был сообщником Точильщика! Он и был убит Ивоном во время ночного нападения. Точильщик нарочно обезображивает трупы убитых, чтобы их не могли узнать.
Кожоль вернулся к группе вооруженных кузенов в дом Сюрко.
— Итак, друзья, мы договорились, что вы поможете мне против Точильщика? — спросил он.
Кузены были в восторге.
— Поверьте, в этом приключении нет ничего неприятного, я веду вас к молодой, хорошенькой женщине…