Бартон искренне изумился. Эта юная леди не имела даже элементарных понятий о браке. Бартон смотрел на свои свадебный договор, как на иск, по которому следовало уплатить по предъявлении…
Что ему было за дело до деликатности и неуместных церемоний? Женился он или нет?
Антония вместо любви познала грубое насилие.
Бартон подивился детской наивности, но глубоко анализировать не стал и вскоре уехал по делам в Луизиану, оставив Антонию одну. В письмах он советовал ей открыть свои дом для приемов и завести знакомство с избранным слоем аристократических и финансовых кругов.
Бартону не было никакого дела до того, что Антония была молода и что в ней пробуждалась женщина. Он предоставил ее самой себе. Ему некогда было играть в любовь. Биржа, клуб, путешествия отнимали все его время.
Так прошло пять лет. Молодая женщина глубоко ушла в себя. В ее душу вкрался необъяснимый ужас, и она, зная свет только по его внешним проявлениям, начала его бояться. Кому поверить свои чувства? Видманам? Но это семейство все более погружалось в гордое и замкнутое одиночество. В отце она нашла бы не советника, а проповедника; мать была существом забитым…
Антония погрузилась в черную меланхолию.
Каким образом выслушала она однажды слова Эдварда Лонгсворда? Каким образом он извлек звуки из онемевших струн этого невинного сердца?
В нем горел огонь молодости, он был благороден и смел. Притом он осмелился сказать: «Я люблю тебя!» Он был полон почтения, а это всегда более опасно, чем смелое нападение. Он говорил тем вечным языком, который весь — гармония и упоение.
Антония невольно увлеклась. Это было откровение свыше. Обе молодые души почувствовали друг к другу то безумное влечение, в котором забывается все, кроме сознания, что любовь есть высшее благо… Но однажды наступило страшное пробуждение.
Антония чуть не сошла с ума от ужаса.
Она должна была стать матерью.
Нет слов в человеческом языке, способных передать то, что она чувствовала, что она пережила…
Никакого выхода! Никакого решения этой жуткой задачи! Отсутствовавший Бартон, естественно, не мог бы поверить в то, что отец ребенка — он.
Антония хотела убить себя.
Убить! Но она была не одна! Стало быть, убивая себя, она лишила бы жизни и другое существо…
Но что же делать!
Бежать! Да, это был единственный выход… Она решилась.
Бартон находился в Филадельфии уже шесть месяцев. Он собирался оставаться там еще два месяца.
Антония в припадке отчаяния написала мужу письмо, в котором было откровенное признание своей вины перед ним, а затем, собрав вещи, уехала.
Эдвард сопровождал ее. Куда они ехали? Они сами не знали этого. Они бежали…
Случай подстраивает иногда жестокие совпадения. Бартон выехал из Филадельфии.
Беглецы направлялись в Канаду.
В Монреале Эдвард и Антония очутились лицом к лицу с Бартоном. Бартон холодно взял за руку жену и привез ее в Нью-Йорк. Окружающие ничего не знали.
Эдварду он не сказал ни одного слова. Тот последовал за Антонией. Ему казалось подлостью покинуть ее в подобной ситуации.
Бартон по-прежнему не требовал объяснений.
Он молчал. Он соображал…
Письмо жены он получил, когда оно вернулось из Филадельфии, где уже не застало его.
Прочитав письмо, он вошел в комнату жены, Антония лежала на кровати с закрытыми глазами. Она слышала, как он вошел, и решила, что он явился убить ее.
Она подумала об Эдварде и своем ребенке…
Потом стала ждать…
Бартон сел в кресло. Потом, вынув из кармана письмо, прочел его вслух.
Закончив чтение, он сказал жене самым спокойным голосом:
— В состоянии ли вы меня выслушать?
Она прошептала:
— Да.
— Без всякого сомнения, сударыня, — продолжал Бартон, — вы не можете дать мне никакого объяснения, не можете представить ничего в свое оправдание…
Она ничего не отвечала.
— Прошу вас отвечать, — сказал Бартон.
— Да, не могу, — произнесла она.
— Вы беременны? — продолжал он. — Через сколько времени, по вашему расчету, должен родиться ребенок?
— Через месяц.
— Хорошо…
Он сказал это «хорошо» так спокойно, как будто речь шла о покупке коробки сигар.
— Я знаю этого Эдварда Лонгсворда, — продолжал Бартон. — И хотя вы оба обманули мое доверие, но я должен отдать ему должное, что он истинный джентльмен. Он вас любит сильно, не правда ли?
Антония закрыла лицо руками. Эта пытка была ужаснее смерти.