Я сожалею, Жак Вотье, что должен сегодня все это сказать, не щадя вас, без обиняков, но могу ли я иначе? Ваше лицо становится все более несчастным, страдальческим. Умоляю вас, Вотье, сохраните самообладание, на которое вы способны, — а вы доказали уже, что способны, обвиняя себя в преступлении, которого не совершали, — чтобы дослушать мою речь, самую, может быть, неблагодарную из всех, какие приходилось произносить защитникам. Нужно, чтобы вы знали, что Соланж решилась выйти за вас замуж только после разговора Ивона Роделека с ней, после его настойчивой просьбы.
Соланж вышла замуж за вас только из жалости, вы же были безумно влюблены в нее.
Это было, как нам здесь сказал добрый брат Доминик, единственное незабываемое событие в истории института. Вспомните о странной церемонии в часовне, где служками были глухонемые, а певчими — слепые. Великолепную проповедь священника вы, Соланж, переводили пальцами на фалангах Жака. И то же самое — на каждой скамье в часовне: слепой переводил соседу — глухонемому. Вы даже не знали тогда, Соланж Дюваль, плакать вам или смеяться. Смеяться — не от радости, но нервным смехом над трагикомизмом этой церемонии, главной героиней которой были вы. Плакать — от мысли, что вы на всю жизнь связываете свою судьбу со слепоглухонемым. Вот такие мысли одолевали вас, когда после окончания церемонии вы проходили под руку с Жаком сквозь живой коридор присутствующих — суровых воспитателей в черных сутанах и обделенных природой воспитанников. На возвышении за органом сидел Жан Дони, и исполняемый им свадебный марш казался вам насмешкой. И если вы на секунду поднимали опущенные под фатой глаза, то, может быть, для того, чтобы встретиться с чьим-нибудь юным взглядом, живым и внимательным, жадно устремленным на ваше лицо, взглядом, горящим желанием, которого вы никогда не увидите в мертвых глазах мужа.
Ваши страдания в этот день были невыносимы. Дальше вам становилось еще хуже: из этого ужасного свадебного путешествия вы вернулись в отчаянии. Каждый час этого путешествия добавлял вам муки. Вам нужно было собрать всю волю, чтобы преодолеть физическое отвращение, не убежать, когда слепоглухонемой муж хотел заключить вас в объятия.
А была еще первая ночь, которая никогда не изгладится из вашей памяти, — тогда вы впервые осознали значение вашей жертвы. Вы поняли, что до замужества все казалось простым и легким, потому что в воображении любое препятствие кажется преодолимым. Но в момент, когда надо было перейти от красивой мечты к жестокой реальности, вам открылась ущербность вашего мужа. Признайтесь, Соланж Вотье, что тяжело, когда вас целуют губы, неспособные произнести слова любви, тяжело видеть перед собой лицо с невидящими глазами. Любовный акт в таких условиях может вызвать только отвращение. Быстрее, чем вы думали, — а думали ли вы об этом в жертвенном порыве, который заставил вас ответить Ивону Роделеку «да», — близость с глухонемым и слепым супругом привела вас в отчаяние, и всей вашей решимости как не бывало. Как не понять вас? Чтобы перенести это тяжкое испытание, вам нужна была бы такая сила духа, которой редко обладают простые смертные.
А что он? Разве вы не поняли, Соланж, что, живя постоянно с вами, он в конце концов пришел к осознанию собственной неполноценности? Его тайное смятение только усугублялось: чувства безнадежного отчаяния, ревности, недоверия начали уже омрачать вашу совместную жизнь. Но тем не менее он держался за вас. Вы всегда были, и теперь тоже, невероятно ему нужны — и физически, и морально. Именно из-за этого между вами возник глухой разлад, но вы оба предпочли не доискиваться до его причин непонятно из какой взаимной стыдливости. Можно утверждать, господа присяжные, что в течение первых недель брака была непрекращающаяся борьба между рассудочной нежностью молодой женщины и плотскими желаниями слепоглухонемого. Поэтому можно себе представить, каким было их свадебное путешествие. Днем, в обычном общении, все было прекрасно: были гармоничные отношения между двумя людьми, которые дополняют друг друга, поскольку один из них зависел полностью от другого. Но ночью! Роли переменялись: признайтесь, Соланж, что вы убежали бы на край земли, лишь бы не отдаваться ласкам, которые повергали вас в ужас. В отчаянии, не в силах больше переносить физическое присутствие Жака, которого вы, возможно, слишком идеализировали, вы поделились вашими страхами с Ивоном Роделеком, когда заехали в Санак попрощаться с ним перед отбытием в Америку. И опять мудрым словом, разумным советом воспитателю удалось смягчить ваше женское разочарование. Поездка в совершенно новую для вас и для Жака страну немного уладила дело. Поочередные активность и покорность в отношениях со слепоглухонемым мужем стали для вас привычными.