Минут через двадцать ваше беспокойство переросло в тревогу — что с Жаком? Где он? Наверно, он не мог заснуть и вышел к вам на палубу? Ужасно, что он вас там не нашел… Эта мысль заставила вас выйти из каюты. После получасовых поисков, как вы сами сказали во время первого показания, вы снова вернулись в каюту в надежде, что Жак уже появился. Его там так и не было. В отчаянии вам пришло в голову худшее — уж не случилось ли что-нибудь с ним? Не выпал ли он, слепой, за борт? В испуге вы бросились к комиссару. Остальное известно.
Во время следствия вы были обречены на молчание. Рассказать о том, что вы обнаружили преступление, было нельзя — тем самым вы признали бы, что были в каюте молодого американца. Подозрения пали бы на вас — это могло быть вам безразличным, если бы вы не опасались, что в дальнейшем для Жака обнаружится ваша связь с Джоном Беллом. А этого вы ни в коем случае не хотели. Затем вы были ошеломлены подробностями, которые узнали от следователей. Еще больше вас поразили заявления самого Жака. Вам было непонятно, почему он обвиняет себя в преступлении и вообще непонятен смысл его фразы: «Не беспокойся. Я отвечу за все. Ты поступила правильно, что его убила. Я люблю тебя». Или Жак сошел с ума, убеждая себя, что вы преступница, или, вопреки всякой логике, убил он. Начиная с этой минуты и до сих пор вы тоже, Соланж Вотье, во власти тяжких сомнений. Даже явившись сюда защищать мужа, вы все еще задаетесь вопросом: не он ли совершил преступление?
Теперь, когда мне удалось доказать вашему мужу, что вы не виноваты в смерти Джона Белла, я надеюсь, мне удастся доказать, что Жак тоже не убивал вашего бывшего любовника, и объяснить, почему он ложно обвинял себя в преступлении. Если позволите, господа присяжные, давайте вернемся к тому моменту, когда Соланж Вотье вышла из каюты, в которой оставался спящий муж.
Мадам Вотье не знала, что в тот день ее муж не спал. Как только жена вышла из каюты, он встал, осторожно открыл дверь и последовал за женой на некотором расстоянии, чтобы не привлечь ее внимания. Он подозревал, что она шла к американцу. Каким образом ему, слепому, удавалось следовать за ней по лабиринтам лестниц и коридоров огромного корабля? Благодаря обонянию, обостренному у него до предела. Его жена, Соланж, всегда использовала одни и те же духи, которые он любил, — как и все слепые, он обожал духи. Идти за ней по коридорам «по запаху» — это для него было вроде игры.
Это, по-видимому, представляло собой странное зрелище — слепоглухонемой, с расширившимися ноздрями, на ощупь и по запаху пробирается вдоль коридоров, спускается и поднимается по бесконечным лестницам. Страшно подумать о тех мыслях — поочередно безысходных и мстительных, — которые во время этой прогулки преследовали Вотье. Несомненно, что мысль об убийстве зародилась у него тогда же. Он не подозревал, навстречу какой опасности идет, даже и представить себе не мог сцену, свидетелем которой окажется через несколько мгновений. С его чувствительностью смысл ее он понял в одну секунду.
Он надеялся еще, что жена не изменяла ему, но сомнения увеличивались, ревность жгла его. Как верно заметил господин генеральный адвокат, «хищник», молчаливо преследовавший близкую жертву, делал страшное для себя открытие. Животные инстинкты, подавляемые в течение многих лет мудрым влиянием Ивона Роделека, проснулись во всей своей мерзости. Вотье был готов на все, даже убить. Кого? Он еще и сам не знал. Его или ее? Несомненно, первого, кто попадется под его мстящую руку… А может быть, и сразу двоих. Он шел по коридорам навстречу судьбе, его вел запах — впереди была жизнь или смерть.
Перед каютой Джона Белла он заколебался: странная вещь — запах духов уходил и дальше по коридору. Это его озадачило. Как поступить? Войти в каюту или идти дальше по коридору? В конце концов он осторожно толкнул дверь.