Начальственные усы развернулись в том же направлении.
— Да, — сказал младший по званию. — Арабы, не арабы… А почему не арабы? Из него это с таким трудом вырвали, что, должно быть, это правда. Кем бы они ни были, Ленанте знал напавших на него. И хотя у него поубавилось прыти, кое-что от анархиста осталось. И он решил отомстить, не прибегая к помощи полиции, сказав себе, что его старинный товарищ Бюрма очень подходит для этого.
— Возможно, — кивнул Фару, поразмыслив, и нахмурил брови. — Если бы этот тип написал Президенту Республики или префекту полиции, мне было бы наплевать, но раз он написал Нестору Бюрма…
— Вечно мое имя так на вас действует, — сказал я — Вам следовало бы избавиться от этого недостатка.
— Вы правы. Из-за него у меня мутится в голове и я начинаю глупеть.
— На этот раз ничем не могу быть вам полезен. Все, что я знаю об этом деле, мне известно только от вас.
— Пожалуй, так.
Он взглянул на часы:
— Пошли отсюда, Фабр. Меня уже давно нет на месте, и, если в конторе меня разыскивают, им невозможно со мной связаться. Не хочу портить себе карьеру из-за Нестора Бюрма.
— Пошли отсюда, — эхом отозвался Фабр. И добавил мечтательно: — Вот если бы за это время нашли где-нибудь разрезанную на куски женщину…
Я усмехнулся:
— Если вдруг нашли, проверьте, нет ли у нее в руке письма на мое имя. Был бы случай еще раз мило поболтать.
— Кстати о письме, — сказал Фару. — Перешлите-ка мне на днях писульку Ленанте.
— Идет.
Комиссар подозвал официанта, расплатился, и мы вышли из пивной, прихватив с собой водилу Жюля. Я дошел вместе с троицей до их машины на улице Бобило.
— Я еду прямо в контору, — сказал Фару. — Могу подбросить вас по дороге, но только не в ваше сыскное бюро.
— Возьму такси или поеду на метро, — сказал я.
— Ладно. До свидания.
— До свидания.
Жюль включил сцепление, и полиция отчалила. Подумав, я решил пойти назад. Вернувшись к Розесу, взял в кассе телефонный жетон и позвонил в редакцию газеты «Крепюскюль». Судя по голосам, сначала мне ответила блондинка, потом парень, жующий резинку или обновляющий вставную челюсть, и наконец у меня в ушах заломило от баса моего приятеля-журналиста.
— Требуется небольшая услуга, — сказал я. — Посмотрите, что отловил на этих днях по тринадцатому округу парень, который пишет хронику уличных происшествий. Там должно быть нападение на старьевщика, некоего Авеля Бенуа, по-настоящему Ленанте, — его ранили ножом и обчистили арабы. Из этих трех строчек надо бы сообразить тридцать, и чтобы обязательно пошли в номер.
Марк Кове заинтересовался:
— Это начало какой-то истории?
— Скорее, конец. Упомянутый старьевщик только что почил в бозе от ран. Когда-то давным-давно я был с ним знаком.
— И решили сделать ему посмертную рекламу?
— Да нет, этому парню не понравилось бы, что о нем пишут в газетах. Он был без претензий.
— Вы исполняете его последнюю волю?
— Пожалуй.
Я повесил трубку. Телефон был рядом с «одним местом». Я заперся в кабине, перечитал в последний раз письмо Ленанте, разорвал его и отправил в унитаз в кругосветное плавание по канализационному коллектору. Теперь если бы Флоримон Фару пожелал ознакомиться с этим документом, ему пришлось бы облачиться в скафандр. Потом я подошел к стойке, опрокинул еще одну рюмку и вышел из пивной. В соседней галантерейной лавке я купил план квартала, рассмотрел хорошенько и решил пройти из конца в конец по его главному проспекту.
Почти совсем стемнело. Все было окутано легким туманом. Холодные капли падали с ветвей деревьев, накопившаяся влага внезапно проливалась со ставен на случайную жертву. Прохожие шли торопливо, опустив голову, как будто стыдясь чего-то. Встречавшиеся изредка бистро отбрасывали на тротуар широкую полосу света, в которой воздух казался теплее благодаря запаху алкоголя и обрывкам музыки из автоматов.
С трубкой в зубах, засунув руки в карманы теплой удобной куртки, я попирал ногами, обутыми в добротные туфли на толстой подошве, тот самый асфальт, который знал меня в нужде, — и испытывал при этом странное наслаждение, к которому примешивался привкус прошлого. Конечно, и сейчас мне случалось сидеть на мели, причем чаще, чем хотелось бы, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что бывало. С тех пор я далеко ушел. И не один я. Все, кого я тогда знал, — тоже. В том или ином смысле. С чего это Ленанте вздумалось окунуть меня в воспоминания о тех далеких днях? Что-то говорило мне, что не следовало бы ему это делать.