— Знаю, знаю: не разбив яйца.
Он сжал челюсти, лицо его приняло агрессивное выражение.
— Убеждения меняются. Может, тебе не нравится то, что я говорю.
— Ну, знаешь…
Он улыбнулся:
— А ты-то… стал сыщиком.
— Частным сыщиком. Есть небольшая разница.
— Пожалуй. Черт возьми! Давай сядем. В нашем возрасте уже не вырастешь.
Он сел за стол. Я подвинул к себе кресло и устроился в нем. Он закурил сигарету и стал вертеть в руках нож для бумаги. В соседней комнате долго звонил телефон.
— Я часто встречал твое имя в газетах, — сказал он.
В дверь постучали.
— Войдите! — резко сказал он.
Секретарша-штрейкбрехерша просунула в дверь свою смазливую физиономию.
— Это по поводу новых машин, которые мы ждем и которые должны прийти морским путем.
— Я занят, вы же сами видите.
— Вас ждет еще делегат от…
— Я приму его позже.
— Хорошо, мсье.
Она удалилась. Борено что-то пробурчал про себя, затем продолжал:
— Я иногда спрашивал себя: тот ли это самый, которого я знал когда-то, или это другой человек?
— Ты не говорил об этом с Ленанте? Уж он бы не ошибся.
— Да, бывало. Словом, я никогда не пытался тебя разыскать. Ты ведь знаешь, каким я был тогда. И в этом смысле я не изменился. Я сам не докучаю людям и не люблю, чтобы докучали мне.
Это могло звучать как угроза. Но может быть, не в отношении меня. Разговаривая со мной, он прислушивался к шуму во дворе. Не веселые эти забастовочные дела. Я сказал:
— Самое досадное заключается в том, что никогда нельзя помешать тем, кто вам досаждает.
Он искоса взглянул на меня:
— И это значит?
— Что буквально на днях один из тех, кто досаждает, будет у тебя с визитом. Нет, нет, речь не обо мне, как ты мог об этом подумать.
Он тряхнул головой:
— Не понимаю.
— Я тоже, но я пытаюсь… — Я достал трубку, набил ее и закурил. Я почти забыл о ней из-за усиленной умственной деятельности. — На Ленанте, поскольку именно о нем я пришел поговорить с тобой, на Ленанте напали не арабы, как писали газеты и как думают все, включая полицию. Два удара ножом он получил от «подонка, замышлявшего грязное дело», по выражению нашего бывшего приятеля. И этот подонок…
Я сообщил ему содержание послания Ленанте.
— Он хотел сначала, — добавил я, — дать знать тебе о случившемся через доктора Кудера, но того уже не было в Сальпетриер. Тогда он подумал обо мне, потому что считал, что мне можно доверять, и еще потому что я, как никто другой, был способен противостоять замыслам названного подонка. Он намеренно держал в стороне от всего этого дела цыганку, которую опекал. Он поручил ей только отправить мне письмо. Я откликнулся, не зная, впрочем, кто ко мне обратился, не зная никакого Авеля Бенуа. Почему он изменил фамилию?
— Во время оккупации он боялся неприятностей в связи со своим революционным прошлым. В то время он не был старьевщиком. Я не знаю, чем он занимался. Ему представилась возможность назваться Авелем Бенуа, и он это использовал. И в дальнейшем он сохранил новую фамилию. Значит, когда ты прибыл в больницу, он был уже мертв?
— Да.
Мы помолчали минуту. Борено задумался. В его глазах зажегся мрачный огонь, как в те времена, когда я знал его по «Клубу инсургентов» и ночным беседам в спальне общежития вегетальянцев. Со двора поднимался ропот толпы. Мы были свидетелями социального недовольства.
— Подведем итоги, — сказал он тоном главы предприятия, принимающего делегацию забастовочного комитета. (Эта тяжелая обязанность ожидала его в ближайшем будущем, и происходившее было как бы репетицией.) — Подведем итоги. Какой-то подонок убивает Ленанте. Этот подонок замышляет расправиться с приятелями, за которых Ленанте просит тебя вступиться. Так ведь? Хорошо. И ты подумал, что тот, который убил Ленанте, может угрожать мне?
— Тебе или кому-то другому, многим другим, я не знаю В результате логических умозаключений я вышел на тебя через доктора Кудера. Но речь может идти и о других приятелях.
— Несомненно, речь идет о других приятелях, у меня теперь есть только друзья… — Скривившись, он посмотрел в окно. — Не могу себе представить кого-нибудь, кто мог бы причинить мне зло.
— Ну что же, тем лучше. Важно теперь найти этих приятелей, чтобы поставить их в известность. По-видимому, они стоят того. Ленанте был отличный парень.
— Да, отличный парень, немного наивный, — с презрительной улыбкой сказал он. — Мы виделись время от времени. И случайно встречались тоже. Он был забавный, сохранил многие прежние замашки. Я бы охотно ему помог материально, но он всегда отказывался. Его устраивало тихое скромное независимое существование.